На
страницу Оглавления
Наша жизнь-это история,
которую мы рассказываем себе сами.
ЛЮДИ,
ГОДЫ,
ЖИЗНЬ.
Детям и внукам.
ПРЕДИСЛОВИЕ.
Никогда не думал, что когда-нибудь займусь написанием мемуаров. Хотя знал,
что эта заразная болезнь присуща многим трудоголикам, перешедшим после активной
профессиональной и общественной жизни на непривычный для них пенсионный режим.
У меня бумаготворчество началось внезапно и довольно рано. Летом 1978 года
удалось использовать часть своего отпуска для уже давно планировавшегося турне
по Закарпатью. И я поехал во Львов к фронтовому другу Жоре Эрну, обещавшему
показать мне красоты Карпат, Ужгород, Мукачево. Заодно намеревались побывать в
Ровно на шестидесятилетии фронтового приятеля Андрея Галина и заехать в
Хмельницкий, где недавно начал свою работу Совет ветеранов 7-й арт. дивизии.
Жора ряд лет собирал воспоминания однополчан для книги о родной бригаде и
хотел получить какие-либо заметки от меня. Я же не проявлял должной активности и
воспоминания откладывал «на потом».
Судьба ускорила начало моего «творчества». Отпуск Георгия по каким-то
производственным причинам откладывался на неделю, и у меня возникло
непредвиденное «окно». Проводив хозяев на работу, я оставался один в доме.
Походить по центру Львова, посетить магазины и рынок, посмотреть католическую
службу в костелах, побывать на паре сеансов в кино – все это заняло два-три дня.
А потом, купив толстую общую тетрадь, я взялся за написание своих первых
мемуаров. К радости Георгия, которому вскоре торжественно вручил «опус» на
примерно сорока тетрадочных листах.
Приехав в Москву в очередную командировку где-то в середине восьмидесятых,
Георгий привез мне «сувенир» - ту самую тетрадь, которую оставлял ему летом
1978-го. Тетрадь была разброширована, с некоторыми подкорректированными
абзацами. Во время своего летнего отпуска возникло желание восстановить старые
записи. А потом, по просьбе сына и внука, решил написать несколько коротких
«эссе» о фронтовой молодости. Выбрал из львовских мемуаров десяток запомнившихся
эпизодов. Старался поменьше вспоминать о боях и потерях, а описать фронтовые
дороги, товарищей. Конечно с позиции своей скромной фронтовой должности и
возраста. Получилась подборка коротких очерков, названная «Фронтовые миниатюры».
Лиха беда – начало. Прочитанные ребятами «эссе» получили одобрение. Решил
попытаться описать причины того, как я не смог осуществить свою заветную мечту -
стать моряком и как попал в военные медики. Вместе с уже написанными
«миниатюрами» этот новый опус стал фактически моей довоенной и военной
автобиографией. Потом была попытка вспомнить будни войны - подборка «Фрагменты
войны глазами военного медика».
Когда в конце девяностых стал дипломированным пенсионером, попробовал
вспомнить о студенческой жизни и начале профессиональной производственной работы
- в качестве ведомственного пищевого врача и в СЭС Свердловского района.
Перечитал написанное. Понял, что получилось профессионально и скучно. Понял
также, что это не для детей и внуков, и решил, что пора прекратить свое
бумаготворчество. Но на работе мне подарили старенький компьютер. А потом
появился принтер. Писать стало легче, править написанное проще. Решил выполнить
просьбы коллег, вспомнить прожитое и пережитое.
В октябре 1982 года мы собрались в
Волгограде чтобы отметить сорокалетие Сталинградской битвы. Там мы впервые
услышали написанные комбатом 215-го Гв.ПАП Виктором Бредихиным в стихотворной
форме поздравления ветеранам 9-й Гвардейской ПАБр. Его «поэма» всем понравилась
и мы договорились, что обязательно еще встретимся и послушаем обещанное автором
продолжение.
В начале девяностых я узнал, что Виктор Григорьевич Бредихин умер.
В преддверии шестидесятилетия Победы в ВОВ
окружной Совет ветеранов войны попросил поделиться воспоминаниями. В 2005-2006
гг. написал для них две подборки: «О боях-пожарищах» и «Памяти погибших
однополчан». Отрывки из этих опусов в 2007-м вошли в книгу воспоминаний
послевоенного командира нашей дивизии генерала В.Архипова.
Перечитав сохранившуюся в архиве стихотворную поэму ушедшего из жизни однополчанина Виктора Бредихина,
взял на себя смелость дописать некоторые незавершенные автором строфы о памятных фронтовых дорогах, по которым
шли к победе полки и бригады 7-й Запорожской АДП. Не обладая даром пиита, привлек к своему творчеству стихи авторов-фронтовиков,
содержание которых созвучно и понятно нашему поколению. Так в 2010 году возник сборник под названием "Фронтовой Альманах".
Фрагменты этого сборника включены в "Поэтические страницы" сайта
А потом, следуя многократным напоминаниям коллег, решил все
же вспомнить и об основной своей профессии, о становлении в Москве практической
вирусологической службы («Как я стал вирусологом»).
Прошу считать это предисловие попыткой оправдаться за то, что собрал для Вас в
этом увесистом фолианте.
Прошли годы. Очень многих моих фронтовых друзей уже, увы, нет. Ушли из жизни не
только старшие офицеры, командиры полков и бригад, но и те, кого я помню совсем
молодыми и полными сил. Нет Вани Тумаренко и Миши Доброхотова, Бориса Радченко и
Миши Носкова, Георгия Эрна и Коли Гомана. Нет Володи Баскакова Коли Шмакова,
Леши Замаренова. Этот скорбный список можно продолжать. С каждым годом он
пополняется, а нас остается все меньше. Таков неизбежный закон нашего бытия.
Жизнь моя сложилась так, что военной службе я отдал почти восемь лет: сначала
9-й и 10-й классы военно-морской спецшколы, потом - военно-медицинское училище,
работа в качестве военфельдшера на фронте и два послевоенных года армейской
службы. Фронтовая жизнь, наполненная повседневными опасностями и трагическими
потерями среди близких мне людей, оставила неизгладимый след на все последующие
годы. Она закалила характер, научила самостоятельно принимать решения в трудных
ситуациях, лучше понимать людей, ценить истинную дружбу. Сейчас, через шесть
десятков лет, я с благодарностью вспоминаю то полезное и ценное, что дала мне
армия.
Перечитав написанную ранее «военную биографию», решил немного ее дополнить и
восстановить предысторию своего военного прошлого. Почему я, с детства мечтавший
о море и, вроде бы, серьезно готовившийся к карьере моряка, вдруг стал медиком.
Почти уверен, что записки эти никто читать не будет, а мой семейный «архив»
вероятно со временем будет утерян. Пишу для себя. Понимаю, что это своего рода
ностальгия по юности, свойственная многим в моем нынешнем весьма солидном
возрасте. Пусть эти короткие записи дополнят уже написанное ранее.
Попытаюсь распределить события своей молодой жизни на условные этапы - детство,
отрочество и юность. Детство - это дошкольные и школьные годы до перехода в
спецшколу. Отрочество - начало военной биографии: спецшкола и военное училище.
А юность, как у большинства ребят моего довоенного поколения - война и служба в
армии. В спецшколу поступил в 16, в военное училище - когда еще не было 18-и. На
фронт, в полк - в неполных 19. Войну закончил в 22. Демобилизовался и поступил в
ВУЗ – в 24 года, уже пройдя солидную и суровую жизненную школу. Большинству моих
сокурсников тогда было только по восемнадцать. И свое гражданское образование
смог завершить только в тридцать лет.
Итак, как все начиналось.
---------------------------------------
В начало __↑
Дети – это ангелочки, чьи крылышки укорачиваются
по мере того, как растут их ручки и ножки.
ДЕТСТВО.
У меня, как у многих детей, тяга к морю началась с чтения увлекательных историй
о морских путешествиях, об открытии новых земель, об отважных кладоискателях,
пиратах. Мое поколение не знало, что такое телевидение и видеофильмы.
Единственной доступной формой познания нового для нас являлись книги.
Помню свою первую любимую книгу, которую мне часто читали перед сном. В семье ее
называли «черная книга» из-за черной обложки. Это был сборник сказок,
поучительных историй, басен – нечто вроде хрестоматии для малышей.
Когда мне исполнилось четыре года, приехавший в Киев из Ленинграда дедушка,
привез в подарок целую детскую библиотеку из сказок Чуковского, Маршака и,
кажется, стихов Барто.
Самостоятельно я стал читать очень рано, задолго до школы. В большом книжном
шкафу, за красивыми стройными рядами энциклопедии Брокгауза и Эфрона, собраниями
сочинений Байрона и Толстого, я обнаружил целый склад из старых популярных
изданий начала века и книг, издававшихся в первые годы НЭПа. И я стал читать
без разбора все, что попадалось, часто не понимая сути прочитанного. Так одними
из первых прочитанных книг были совершенно не подходящие по содержанию романы
Федора Сологуба.
Затем были несколько книг Луи Жаколио о бесстрашном Нана-Саибе
и войне англичан с восставшими сипаями. Попался томик без начала и конца о
приключениях Тарзана. К началу школьной жизни я уже перечитал большинство
издававшихся в те годы романов Жюля Верна, Майн Рида. С увлечением читал Луи
Буссенара, Фенимора Купера. Доставать эти книги было сложно. Их почти не было в
библиотеках. Обычно они передавались из рук в руки и зачитывались до дыр.
Читателем я был старательным и постоянно искал возможность раздобыть на день-два
интересующие меня тома. Каюсь, грешным делом я даже несколько раз обманывал
родителей и притворялся больным, чтобы иметь возможность не пойти в школу, когда
доставал на пару дней очередной бестселлер- похождения мушкетеров или графа
Монте-Кристо, "Одиссею капитана Блада" или что- либо о приключениях в дебрях
Африки. Среди всего этого обилия приключенческой и познавательной литературы
особое место стали занимать книги о море и моряках.
Признаюсь, что еще в дошкольные годы заинтересовался судьбой своих предков,
служивших военными моряками. Отец как-то обмолвился о том, что мой прадед
оборонял Севастополь и возвратился домой с войны калекой, без одной ноги.
Несмотря на тяжелое увечье, он привез с собой молодую жену и моя прабабушка была
то ли гречанка, то ли турчанка. Женитьба эта вызвала протесты со стороны его
родителей. Но прадед любил свою супругу, жил с ней счастливо и сотворил шестерых
детей. А потом его старший сын, то есть брат моего деда, также стал военным
моряком. Дослужился до офицерского чина, имел награды. Во время Русско-Японской
войны в 1904 году служил на флагманском линкоре «Петропавловск» и погиб вместе с
затонувшим кораблем под Порт-Артуром. Мои неоднократные попытки узнать больше о
своих предках-моряках оставались безрезультатны. Или родители сами ничего более
подробно не знали, или не хотели посвящать меня в детали вопроса. Чем заставляли
меня еще больше интересоваться «запретной тематикой». Я принялся целенаправленно
искать литературу, посвященную осаде Севастополя в 1856-57 гг. и Русско-Японской
войне 1904 года. В десятилетнем возрасте перечитал посвященные крымской войне
повести Толстого, сложные для восприятия Степановскую «Цуссиму», «Порт-Артур».
В своем детском увлечении морской тематикой к этому времени я был уже не одинок.
После 4-го класса, когда нас перевели из школы №53 во вновь выстроенное здание
школы №47, моим соседом по парте стал Юра Тысячный. Юра был из семьи
потомственных моряков. Плавали на судах его дед, отец и дядя. Наша с ним
мальчишеская дружба дополнялась общими интересами, а беседы почти всегда
посвящались морю. Так до сих пор не знаю, была ли эта тяга к морю навеяна
романтикой дальних путешествий и приключений или все же имела какие-то
генетические корни.
Примерно с десяти лет почти все свое свободное время я стал проводить на Днепре. У приятеля отца Николая Константиновича Соломко была собственная моторная лодка.
Летом мы всей семьей в выходные дни выезжали отдыхать «на природу» - на острова
и пляжи в окрестностях Киева. Бывало, что эти поездки захватывали часть отпуска
родителей, и тогда мы уезжали подальше, за 30-40 километров от города. Чаще
всего ездили к устью притока Днепра - реки Десна. Места там были пустынные, а
пляжи особенно удобны для отдыха. Выезжали на одну-две недели, жили в палатках,
пищу готовили на костре. Ловили рыбу бреднем, ездили за молочными продуктами в
какую-нибудь ближайшую прибрежную деревню. Для своих лет я был прилично развит
физически, любил плавать, грести, возиться с лодкой. Опекал и поддерживал меня в
этих поездках дядя Коля, для которого я стал как бы постоянным членом «экипажа».
И мне стали часто доверять управлять лодкой при дальних поездках. Вскоре я стал
завсегдатаем лодочной станции и дебаркадера «Делового клуба», где была стоянка
нашей моторки. Приходил туда после занятий в школе и до вечера возился на берегу
- помогал смолить и красить днища лодок. Вместе с дядей Колей перебирал мотор,
готовя судно к предстоящим летним «вояжам». Любил помогать боцману дебаркадера
дяде Васе перегонять лодки от причала к местам стоянок. Где-то с пятого класса
частым моим спутником в этих развлечениях на берегу реки стал Юра Тысячный. А
меня стали отпускать в поездки на моторке с семьей Соломко, когда родители по
каким-либо причинам не принимали в них участие. Пребывая постоянно у воды,
быстро загорал, обветривался и чувствовал себя «морским волком».
В школе, конечно, знали о моем увлечении. И вскоре появилась моя мальчишеская
кличка - «Капитан Блад». Которой я даже гордился. Юра здорово плавал, несколько
раз был призером городских спартакиад школьников, выигрывая заплывы стилем
«кроль»в своей возрастной группе. У него так же была мальчишеская кличка
«Командор». Так его окрестили за то, что на занятиях плаванием в бассейне,
демонстрируя ребятам разные стили плавания, он любил покомандовать «неумехами».
Начиная с шестого класса мы с Юрой Тысячным летние каникулы целиком посвящали Днепру. С
разрешения хорошо знавшего нас боцмана дебаркадера брали байдарки и проводили
дни в походах у берегов Туруханова острова, Дарницы, залива «Старик»,
многокилометровой полосы Киевских пляжей. Несколько раз поднимались против
течения вдоль левого берега Днепра до самого устья Десны. К этому времени и у
меня и у Юры уже были юношеские спортивные разряды по водным видам спорта. У
меня - по гребле на байдарке-одиночке и прыжкам с вышки. У Юры - по плаванию. С
годами наша тяга к водным видам спорта не ослабевала. С завистью смотрели на
тренировки взрослых спортсменов. Хотелось побыстрее попробовать свои силы на
«Скифах», каноэ, четверках и восьмерках распашных. Были уверены, что занимаясь
водным спортом мы готовим себя к будущей службе на море.
Хорошо запомнился день, когда после проведенных на воде летних каникул собрались
перед началом занятий у дверей школы. На общем фоне «бледнолицых» мы с Юрой
выделялись своим темно-бронзовым загаром и, окруженные одноклассниками, оживленно
делились рассказами о пережитых путешествиях и приключениях. Кто-то из
преподавателей обозвал нас тогда «флибустьерами». Это не всем понятное прозвище
закрепилось и сохранилось на все предвоенные годы.
Мой дядя, младший брат отца, был профессиональным военным, служил в штабе КОВО
(Киевского Особого Военного Округа). По его рекомендации нас с Юрой несколько
раз брали подручными (юнгами) на тренировки экипажа большой парусной яхты,
принадлежавшей с
портклубу КОВО.
Надо сказать, что мои увлечения не мешали учебе. По итогам успеваемости я
постоянно был в числе первых в своем классе. Любил математику, особенно решение
замысловатых задач. Дома привыкли к моим школьным успехам и примерно с пятого
класса перестали посещать родительские собрания с разбором итогов успеваемости.
Родителей вполне удовлетворяли мои устные отчеты об оценках, приносимые табеля и
почетные грамоты за отличную учебу и общественную работу. С 4-го по 8-й классы
бессменно избирался старостой класса, а в 7-8 классах был членом учкома школы.
За всю свою довоенную ученическую жизнь у меня была одна единственная плохая
оценка - по английскому языку. Кажется, случилось это в 6-м классе. Предмет мы
только начали, когда я заболел скарлатиной. После выздоровления пришел на
занятия в конце учебной четверти, отстав от остальных. Это чрезвычайное
происшествие познакомило меня с милым, добрым человеком. И еще раз утвердило в
желании избрать для себя морскую профессию. Поэтому о последствиях «неуда» по
английскому расскажу подробнее. Узнав о неудовлетворительной оценке, жена дяди
Коли Соломко привела к нам в дом свою давнюю знакомую Юлию Андреевну Дышлевскую.
С первых минут знакомства она попросила называть себя «тетей Юлей».В молодые
годы она вышла замуж за англичанина, моряка, и уехала с ним в Англию. Почти два
десятка лет прожила в Лондоне. В Россию вернулась после гибели супруга, капитана
торгового флота, объездившего многие страны. В течение почти года тетя Юля
приходила ко мне раз в неделю, давая уроки. Английский язык она знала
превосходно. Не имея никакого педагогического образования, смогла сразу так
заинтересовать предметом, что превратила наши занятия в увлекательное «хобби». В
первый же день завоевала мое сердце, рассказав о своей молодости, о
муже-настоящем «морском волке», избороздившем все моря и океаны. Рассказывала
интересно, перемежая фразы на английском и русском языках, незаметно вводя меня
в курс событий и приучая к словесным оборотам на лондонском «сленге». Даже
привычные «гуд бай» и «гуд морнинг» оказывается заменялись в быту у англичан
идиоматическими оборотами. Она рассказала мне о маршрутах поездок супруга,
которые всегда наносила на большой глобус. Рассказ изобиловал наименованиями
стран и портов. Я узнал о сувенирах, которые привозил жене отважный капитан.
Были там и экзотические африканские маски, и чучело крокодила, и лук со
стрелами. Я не заметил, как закончился «урок» и с нетерпением ждал его
продолжения. В своих ожиданиях я не ошибся. Тетя Юля успела заметить мою
любимую настольную книгу о похождениях капитана Блада, мой интерес к морской
тематике. На второе занятие она принесла с собой изданную в Англии книгу о
знаменитых морских корсарах, плававших под английским флагом и грабивших суда
противников Англии. Подарила мне русско-английский и англо-русский словари. Я
узнал о биографиях капитанов-пиратов, оказавшихся верными слугами английской
короны и пополнявших награбленными сокровищами королевскую казну. Вместе мы
прочитали и перевели первую главу, посвященную капитану Дрейку. А далее…. Я так
заинтересовался, что в последующие пару дней с помощью словаря сам прочитал
следующую главу. Примерно через месяц тетя Юля спрашивала меня о прочитанном,
приучая пересказывать содержание на английском. Чередуя русский и английский
языки, я постепенно обогащал свой словарный запас. Не все получалось сразу и
гладко. Но в школе я уже вполне догнал своих одноклассников и стал получать от
нашего «титчера» отличные оценки. Дома у меня появились на английском языке
облегченные, адаптированные переводы «Острова сокровищ» Стивенсона, потом -
рассказы Конан-Дойла. В школе научил девчонок выражениям типа «You are the only
girl I ever loved». А англичанину, к восторгу класса, спел песенку английских
солдат «Далека дорога до Типпарери», заслужив жирную отличную оценку с
восклицательным знаком. Занятия с тетей Юлей вскоре закончились, но она
оставалась желанным гостем в семье и бывала у нас до самого моего отъезда в
Севастополь в июне 1941 года. Я искренне привязался к ней и всегда с теплым
чувством вспоминаю своего милого «репетитора».
Во второй половине тридцатых годов в СССР появились так называемые специальные
средние школы, готовившие мальчишек к профессиональной военной службе. В Киеве
открыли три таких спецшколы - артиллерийскую, военно-воздушную и военно-морскую.
Принимали туда учащихся 8-х – 10-х классов.
Весной 1939 года после окончания Ленинградского инженерно-технического
Высшего Военно-Морского училища на побывку к родным приехал старший брат моего
школьного товарища. Жили мы в соседних домах и я довольно часто бывал у них в
семье. С интересом слушал рассказы молодого военного инженера о кораблях,
морских науках, увлекательном плавании курсантов на учебном паруснике по
Балтике. Сейчас, вспоминая эти встречи, думаю что и на меня и на Юру Тысячного
впечатление произвели не только сами рассказы, но и красивая морская форма,
кортик, командирская фуражка с «Крабом». А так же успех у всех местных девчонок.
Как бы то ни было, но это знакомство для нас с Юрой стало подтверждением
правильности избранного пути. Конечно, пойду учиться на морского инженера. Это -
высшее образование, любимые мной точные науки и желанная морская служба. Буду
поступать в «Дзержинку». Здесь наши с Юрой желания не совпали. Он решил, что
будет поступать в командное ВВМУ им.Фрунзе. А для этого мы оба перейдем в
военно-морскую спецшколу.
Я понимал, что родители будут возражать и проявил полную самостоятельность в
своих дальнейших действиях. Мы с Юрой успешно сдали экзамены за восьмой класс
47-й общеобразовательной школы. А потом забрали документы и отнесли их в
приемную комиссию Киевской военно-морской спецшколы №5. Летом прошли углубленную
медицинскую комиссию, собеседование и 1-го сентября 1939 года приступили к
занятиям в 9-м классе КВМСШ. Как всегда родители полностью удовлетворились
устными отчетами, табелем успеваемости за 8-й класс и не знали, что я уже
вступил на «военную стезю».
Крылышки у ангела исчезли, беззаботное детство закончилось. Начинался следующий
ответственный этап почти взрослой жизни - отрочество.
В начало __↑
ОТРОЧЕСТВО.
Первое сентября 1939 года. Мы с Юрой - в строю курсантов КВМСШ №5. Классы -
взводы, курс - рота. На плацу перед зданием спецшколы выстроены три роты. С
завистью рассматриваем правофланговую 1-ю роту, десятиклассников. Они - в
морской форме. Наша вторая рота - девятые классы. Я и Юра - в 1-м взводе 2-й
роты. В переводе на привычный язык - мы ученики 9 «А» класса. Левее -
восьмиклассники, 3-я рота. Вторая и третья роты - в гражданской одежде. Говорят,
что форму нам выдадут месяца через два. Выступает начальник спецшколы, капитан
2-го ранга. У нас уже есть закрепленные за взводами воспитатели. Все
преподаватели - мужчины, все они носят форму флотских командиров, но
большинство - без знаков различия. Командирские шевроны на рукавах имеются
только у нашего директора, то есть начальника спецшколы, его заместителя по
учебной части и у двух-трех воспитателей. В том числе у того, который будет
в
моем классе. Нам с Юрой повезло. Нашим воспитателем будет настоящий моряк,
служивший ранее на Черном море, на крейсере «Красный Кавказ». Это не важно, что
он только боцман и вместо командирского золотого галуна на рукавах носит
боцманские нашивки. Зато у него особая походка человека, привыкшего к морской
качке и выразительный профиль, за который он имеет у курсантов вполне морскую
кличку « Румпель».
Спецшкола - на Красноармейской улице, довольно далеко от места жительства. Ехать
туда приходится шесть остановок на трамвае. В вестибюле школы для придания
морского колорита лежит настоящий большой корабельный якорь, установлен рулевой
штурвал и висит надраенный до зеркального блеска колокол. Он будет заменять нам
привычный школьный звонок. Там же – несколько стендов с силуэтами разных классов
боевых кораблей, флаг ВМФ и пост вахтенного дежурного.
Дома о переменах в моей школьной жизни пока не знают. И долго еще знать не
будут. Пока я не предстану перед ними в форме курсанта.
Учебная программа наша почти не отличается от той, которая была в
общеобразовательной школе – математика, физика химия, языки. Добавились два-три
новых для нас курса – картографии, военно-морского дела. Увеличилось число часов
на общую строевую и физическую подготовку, а так же на дисциплины, необходимые
для последующего поступления в Высшие ВМУ. Немного непривычной была форма
проведения уроков – дежурства по взводу, роте, необходимость четко отдавать
рапорт преподавателю, подчинение командам при начале и завершении урока. Тяжело
было тем, кто уже приобщился к курению. Курить в спецшколе категорически
запрещалось. Даже в туалетах, которые теперь носили флотское наименование
«гальюн».
Мы с Юрой сидели за одной партой. На занятиях по строевой подготовке, имея почти
одинаковый рост, шагали рядом в одной шеренге. На занятиях по военно-морскому
делу познакомились с множеством специальных терминов и стали часто пользоваться
морским «сленгом». Особенно когда встречались с бывшими одноклассниками. С
первых дней обучения в спецшколе стали активно посещать занятия в спортклубе.
Юра преуспевал в секции плавания. Я «совершенствовался» в прыжках с вышки. Оба
вскоре подтвердили первые юношеские разряды по этим видам спорта.
По вечерам часто встречались со своими школьными друзьями. Прогуливались по
центру города, Крещатику, Бульвару Тараса Шевченко. Посещали любимые места
расположенных на Днепровских кручах парков – Царского сада и Купеческого сада.
Для одноклассников все два довоенных года продолжали оставаться «Капитаном
Бладом» и «Командором».
Заканчивался 1939-й. Обстановка в мире складывалась тревожная. Газеты и радио
были переполнены сообщениями об оккупации ряда европейских стран немцами, об
успехах фашистов во Франции, Греции, на Скандинавском полуострове. Серьезные
события имели место и в СССР. Мы знали о них только то, что сообщалось в
средствах массовой информации. Произошло "освобождение" территорий Молдавии,
Западной Украины, стран Прибалтики, воссоединение братских народов Молдовы и
Украины. Мой дядя, младший брат матери, регулярно призывался на военные сборы,
после которого получал очередное военное звание командира запаса. Призвали его и
осенью 1939-го, на сей раз в качестве командира стрелкового батальона. Он
принимал участие в операциях на территории Западной Украины. Возвратившись в
Киев, дядя рассказывал, как встречался с немцами где-то в районе Львова.
Прошли два месяца учебы в КВМСШ. Почти каждый день после занятий мы
отрабатывали строевой шаг, готовясь к военному параду. В первых числах ноября
привезли долгожданную морскую форму, примерили и «подогнали» каждому. Утром 7-го
ноября спецшкола продефилировала под флагом ВМФ в составе войск КОВО перед
правительственными трибунами, получив хорошую оценку за строевую выправку. Мы с
Юрой шагали в первой шеренге своей роты и, кроме обычной курсантской формы,
имели на груди «украшение» в виде боцманского свистка. Дома ожидал разговор с
родителями, которые наконец узнали правду об избранной мною военной профессии и
планах на будущее. Изменить что-либо они уже не могли и через пару дней должны
были смириться. Отец что-то ворчал о «плохой наследственности», по видимому имея
в виду моих отдаленных предков - прадеда и брата деда.
Учебный год продолжался. Теперь я постоянно ходил в форме и, встречая на улицах
военных, старался чеканить шаг и приветствовать старших по званию. Следил за
своей морской «атрибутикой» - драил Чистолем до зеркального блеска флотскую
бляху с якорем на поясном ремне, пуговицы с якорями на бушлате. Стирал гюйс,
тщательно гладил брюки. Юра превзошел меня в морском «лоске». Он с особым шиком
носил бескозырку, вставил клинья в брюки, сделав свои клеши еще шире. Перед
летними каникулами в апреле 1940-го мы прошли собеседование у начальника курса,
где выяснялось желание учащихся для последующего распределения по военно-морским
ВУЗам. Меня включили в списки пожелавших поступать в Ленинградское ВВМУ им.
Дзержинского, а Юру - в Ленинградское ВВМУ им.Фрунзе.
Лето 1940-го провели на Днепре. Помимо привычных вояжей на байдарке стали
посещать спортбазу Днепровской военной флотилии. Нас включили в экипаж парусной
яхты КВМСШ и мы дважды приняли участие в парусных регатах.
Воспитатель взвода боцман Сташенко, которого все в школе любовно называли
«Румпелем», приветствовал нашу увлеченность водными видами спорта. Проводя
занятия по гребле, он включил нас с Юрой в одну команду и на баркасе мы с ним
сидели на одной «банке» (сидении). При гребле на четверке-распашной я был первым
номером (загребным), а Юра - вторым номером. «Румпель» обучил нас вязать морские
узлы, читать и передавать текст команд флажками. На занятиях передачу команд
флажками обычно демонстрировал Юра, а читал передаваемый флажковым семафором
текст я.
Теперь мне уже было не так интересно выезжать с родителями и семьей Соломко
отдыхать на пляжи и острова. За последнее предвоенное лето я побывал с ними там
только один раз. Свободное время посвящал походам на байдарке и занятиям в
спортклубе. Преуспевал в прыжках с вышки, стал выполнять более сложные программы
прыжков. Наш тренер пообещал, что смогу попробовать свои силы на грядущей
спартакиаде в составе команды спортклуба Днепровской военной флотилии. И, если
выступлю успешно, то получу более высокий спортивный разряд - звание кандидата в
мастера спорта. Сомнений в правильности избранного пути у меня не было.
Занимались успешно, с программой справлялись. Когда возникали разговоры о выборе
профессии и обсуждались планы дальнейшей учебы, я твердо верил, что стану
военным инженером-судостроителем. В конце мая и начале июня 1941 года мы сдавали
выпускные экзамены за 10-й класс КВМСШ №5, готовясь в июле-августе поступать в
ВВМУ. Я - в Дзержинку, а Юра Тысячный - в командное ВВМУ им.Фрунзе.
На 22-е июня 1941 года была назначена парусная регата, в которой участвовала
команда спецшколы. Начинаться соревнования должны были рано утром. Поэтому на
базу Днепровской военной флотилии, где была стоянка нашей яхты, мы с Юрой
поехали накануне, вечером 21-го июня. На рассвете нас разбудил отдаленный гул, а
на горизонте были видны какие-то зарницы. В эти минуты мы еще не знали, что
стали свидетелями первых вражеских бомбардировок. Утром объявили, что регата
отменяется. В город возвратились часов в десять утра. На Крещатике, у подворотен
и подъездов домов, я увидел дворников в белых фартуках и с противогазами.
Горожане привыкли к часто проводимым учебным тревогам и занятиям по
противовоздушной обороне. Поэтому я решил, что снова проводятся очередные
учения. О начале войны узнали в 12 часов дня, когда по радио выступил Молотов.
Утром 23-го июня нашу выпускную роту построили в спортзале. Начальник КВМСШ
объявил, что в связи с начавшейся войной нам надлежит сразу получить выпускные
аттестаты и вечером явиться на вокзал с личными вещами. Война внесла свои
коррективы в наши планы и чаяния. Выпускная рота КВМСШ была перераспределена в
два Севастопольских высших ВМУ – Черноморское и Береговой Обороны.
В Севастополь прибыли рано утром 25-го июня 1941 года. Построились повзводно на
вокзальном перроне. Нас ожидали представители от обоих Севастопольских ВВМУ.
После переклички распределили на две группы. Я и Юра оказались в списках
курсантов, направленных в Черноморское ВВМУ. К месту назначения шли пешком. Был
летний солнечный день, голубое безоблачное небо. Но война уже наложила свой
отпечаток на город. Немцы многократно совершали массированные авианалеты, нанося
бомбовые удары по главной базе Черноморского ВМФ. Улицы Севастополя были
пустынны, кое-где в скверах и зеленых двориках люди копали земляные щели.
Большинство окон жилых зданий имели крестообразные бумажные наклейки. Со слов
сопровождавшего нашу группу капитан-лейтенанта узнали, что встретив мощный
зенитный заслон палубной корабельной артиллерии, противник изменил тактику авианалетов и основная часть бомбовых ударов теперь совершалась по ночам.
Впервые услышал о сбрасываемых магнитных минах, которыми немцы стремились
перекрыть выходы боевых кораблей с рейдов в открытое море.
Нас разместили в палаточном городке на берегу одной из Севастопольских бухт.
Сообщили, что в ближайшие дни предстоит пройти медицинскую комиссию и
собеседование, после чего мы будем распределены по флотским экипажам
(факультетам). За нашей группой закрепили куратора - мичмана, который должен был
опекать новичков. Питались вместе с курсантами в столовой училища. Временно, до
оформления в качестве полноценных учащихся ВВМУ послали оборудовать на берегу
бухты огневые позиции для зенитных батарей. В ночь на 26-е июня нас разбудили
сильные взрывы в относительной близости от палаток. Сказали, что это взрываются
сбрасываемые немцами магнитные мины, упавшие не в воду, а на скалистый грунт
берегов бухты. На следующий день выслушали популярную познавательную беседу
нашего мичмана Володи. Узнали, что при попадании в воду магнитные мины не
взрываются, а уходят на дно, где становятся на особые якоря. Если над подобной
минной ловушкой проходит металлическая масса корпуса корабля, мина освобождается
от якорного устройства, притягивается к днищу и взрывается. Таким образом
противник пытается заблокировать боевые корабли на местах стоянок, в бухтах.
Падая на твердый грунт подобная мина взрывается как обычная тяжелая авиабомба.
Прошло еще два дня. В ночь с 28-го н
а 29-е июня подобная мина упала вблизи от
наших палаток. Какой она нанесла ущерб я не знаю. Но несколько человек, которые
размещались в крайних палатках, были контужены. Среди них оказался и я. Весь
день 30-е июня провел в лазарете ВВМУ. Очень болела и кружилась голова, были
потеря слуха тошнота и рвота. При ходьбе шатало. К вечеру стало полегче. От
работ на строительстве ОП для зенитчиков меня освободили и я еще два дня
отлеживался в палатке. 4-го и 5-го июля проходили приемную медицинскую комиссию,
которая определила всю мою последующую профессиональную судьбу. Забраковали на
«вращательной пробе». Подобные испытания я успешно проходил много раз - при
поступлении в спецшколу, при ежегодных диспансеризациях, в спортклубе перед
соревнованиями по прыжкам с вышки. Никаких нарушений со стороны органов
равновесия у меня не находили. Рассказал врачам о своем спортивном «хобби», об
имеющемся спортивном разряде. Меня перепроверили еще два раза с суточными
интервалами между пробами. Заключение медиков осталось непреклонным – непригоден
к службе в ВМФ. Диагноз : «нарушение органов равновесия вследствие перенесенной
контузии.» С подобным дефектом я не мог проходить службу на флоте и в авиации.
Объяснили, что мой организм неадекватно реагирует на вращение, крен, качку,
виражи. Учли имеющуюся двухгодичную общевойсковую подготовку и «несостоявшихся»
по медицинским показаниям (таких набралось шесть человек) решением приемной
комиссии ВВМУ откомандировали в ближайшее «нестроевое» военное училище –
Харьковское военно-медицинское.
Попрощался с Юрой, с оставшимися в Севастополе одноклассниками по спецшколе.
15-го или 16-го июля мы прибыли в Харьков и были сразу зачислены курсантами ХВМУ.
Обстановка на фронтах была крайне тяжелая. Занятия наши сразу стали проводиться
по сокращенным программам. Наряду с азбучными теоретическими медицинскими
дисциплинами много времени отводилось строевой, физической и общевойсковой
подготовке - учебным стрельбам, штыковому бою, окапыванию. Через пару недель
приняли воинскую присягу и нас стали довольно часто посылать в наряды в составе
отрядов комендатуры города. Проверяли документы у беженцев на железнодорожном и
автомобильном вокзалах, задерживали подозрительных лиц. Многим из нас тогда
казалось, что поиск распространителей ложных слухов, возможных шпионов и
диверсантов были перестраховкой. Но уже в конце июля или начале августа один
взвод из нашей роты направили на операцию по задержанию диверсионной группы в
район поселка Дергачи. Диверсантов оказалось всего трое, но они были хорошо
подготовлены и вооружены автоматическим оружием. С этой операции назад
возвратились только несколько человек.
Запомнилось, как зачитывали ряд Приказов Верховного Главнокомандующего о
разжаловании и суровом наказании крупнейших военоначальников за поражения наших
войск на Западном фронте, в Белоруссии и Прибалтике.
В конце августа недели две были на строительстве противотанковых рвов в
пригородах Харькова. Шли дожди и проводить земляные работы в глинистом грунте
было очень тяжело. Запомнилась ночь, когда возвращались с земляных работ через
город к своим казармам. Недавно закончился очередной налет вражеской авиации. На
фоне темного неба догорали разрушенные бомбежкой здания. В моем взводе был
харьковчанин Семен Байрачный. Он плакал, показывая на развалины одного из домов
– дома, где он с родителями прожил все свои довоенные годы.
Провозглашенный перед войной лозунг «Тяжело в учебе - легко в бою» действовал в
процессе нашей курсантской подготовки. На учебном полигоне, где проводились
полевые занятия, специально готовили сложные преграды –
завалы, канавы и рвы с
водой. Преодолевали эти препятствия ползком, имея на себе полную выкладку –
вещмешок противогаз, саперную лопатку и деревянную имитацию винтовки. Ползти
по-пластунски было тяжело, мешала мокрая в жидкой глине шинель, лопатка
почему-то у меня постоянно упиралась в живот. На очередном занятии наш
помкомвзвода Ефремов, пожалев ребят, повел взвод в обход заполненного жидкой
глиной рва. За этот проступок его сняли с должности и перевели в другую роту.
Спасло старшего сержанта Ефремова от сурового наказания то, что он был
участником войны с финнами, имел ранение и боевую медаль. Через несколько дней
его все–же возвратили к нам и он оставался в нашем взводе до конца обучения в
ХВМУ. Была у меня «памятная» встреча с немцем. Я стоял в наряде, на посту около
склада с горюче-смазочными материалами. Склад этот находился на самом удаленном
от казарм участке территории училища и был огражден забором из колючей
проволоки. Было часов восемь утра и скоро должна была прийти смена. Неожиданный
нарастающий гул мотора прозвучал за спиной и я увидел очень быстро
приближающийся «Мессершмидт». Самолет летел низко, на бреющем полете. Я ясно
видел пилота в желтом шлеме. Мне даже показалось, что он смотрел на меня.
Прозвучала длинная пулеметная очередь в сторону склада. К счастью пули прошли
выше бочек с горючим, не задев их. Прибежавший через несколько минут начальник
караула накричал на меня, почему я не открыл огонь по самолету. Но все произошло
так внезапно и так быстро закончилось, что я даже не успел снять винтовку,
висевшую на плече.
В начале октября 1941 года поступил приказ об эвакуации училища из Харькова
Никаких подробностей мы тогда не знали, но занятия фактически прекратились и
началась подготовка к отъезду. Собирали и паковали имущество. Отвозили все добро
на территорию товарной станции, откуда предстояла погрузка в эшелоны. Бои с
немцами шли уже на дальних подступах к городу. Точно не знаю сколько эшелонов
было представлено училищу. Кажется два. Получили сухой паек - сухари и селедку.
Сказали, что в пути, по мере возможности, организуют раздачу кипятка. На вторые
сутки попали под налет вражеской авиации. Случилось это за Ростовом, около
станции Батайск. В нашем эшелоне имелись две платформы с зенитными пулеметами,
но воспрепятствовать бомбежке и обстрелу они не смогли. К счастью авиабомбы в
эшелон и в железнодорожное полотно не попали. При пулеметном обстреле пострадало
несколько человек, которых оставили в Батайске. Кажется на четвертые сутки
разгружались в Баку. Уже знали, что училище будет располагаться в Ашхабаде.
Предстоял переезд через Каспий. Имущество грузили на пароход «Колонтай». Стояла
теплая, солнечная погода, дул небольшой ветерок и море вело себя спокойно.
Говоря на морском жаргоне - был штиль. «Колонтай» немного покачивало, но мне
было явно не по себе. Только теперь я понял, что плохо переношу качку, что у
меня нечто вроде легкой формы «морской болезни». Переезд из Баку в Красноводск
совпал с выдачей нам необычного и непривычного сухого пайка. В Баку каждый
курсант получил кроме сухарей по банке сгущенного молока. Я с ужасом смотрел на
своего товарища, командира отделения Олега Сабинина, который поглощал сладкую
сгущенку. Меня поташнивало и было даже страшно подумать о такой еде. Поэтому,
когда Сабинин сказал, что выручит меня и съест мой паек, я не раздумывая отдал
ему свою банку. Каюсь, потом, уже на берегу, я жалел о содеянном и мысленно
думал о том, как вкусно можно было бы употребить это молоко с кипятком и
сухарями.
Разгружались в Красноводске. Нас обработали в санпропускнике и хорошо накормили.
Ели плов с бараниной. Порции были обильные и можно было взять еще добавку. Через
сутки предоставили эшелоны для погрузки.
Поездка из Красноводска до Ашхабада заняла около недели и хорошо запомнилась.
Несмотря на начало ноября, стояла очень жаркая погода. И почти не было питьевой
воды. Эшелон тянулся медленно, часто простаивая на полустанках и разъездах.
Бегали с чайником в поисках воды. Чаще всего брали ее из емкостей для заправки
паровоза. Вода была теплая, с неприятным привкусом, но все равно на вес золота.
Рассматривали новые непривычные полупустынные пейзажи. Попадались стада
верблюдов, бредущих вдоль железнодорожных путей. Растительность практически
отсутствовала. Ветер перегонял комки каких-то сухих колючек. Удивился, когда
увидел как верблюд подобрал и сжевал такие на мой взгляд совершенно несъедобные
ветки. Местных жителей почти не встречалось. А те аборигены, кого видели,
несмотря на жару носили теплые стеганные халаты и меховые папахи.
Разгружались в Ашхабаде. Училищу предоставили общежития местного педагогического
института, которые располагались на окраине города, в конце проспекта Свободы.
Несколько дней обживали эти помещения, где разместили четыре роты (два
батальона) курсантов и командование ХВМУ. Все остальные подразделения пришлось
размещать в отдельных зданиях в радиусе 1,5-2 километра от спальных корпусов. В
том числе пищеблок, куда нас в течение всего времени обучения водили по три раза
в день - на завтрак, обед и ужин. Эти переходы стали своеобразной тренировкой,
дополнительной строевой подготовкой. Шли ротными колоннами, отрабатывая шаг и
выполняя команды старшины. Обычно марш сочетался со строевой песней. При
спальных корпусах помещений для учебных аудиторий не было. Их пришлось
организовывать на производственных базах-клиниках и кафедрах Ашхабадского
медицинского института. А так же в многочисленных госпиталях которые размещались
в городе. Ашхабад был глубоким тылом и принял несколько десятков
специализированных госпиталей. Располагались они чаще всего в зданиях школ. Это
были профильные учреждения с узкой специализацией в зависимости от характера
травм и заболеваний.
Пока перевозили имущество и обживали помещения казарм, смогли немного
осмотреться. Город оставил о себе хорошую память своими широкими проспектами и
бульварами, скверами и парком. Несмотря на окружающие полупустыни и горы, было
много зелени. Центр города имел вполне европейский колорит. А на окраинах, когда
заканчивались высокие дома и асфальтированные улицы, начинался кишлак со
строениями, спрятавшимися за высокими глиняными заборами, с журчащими арыками и
развесистыми деревьями, перекрывающими своими кронами узкие улочки. За
проспектом Свободы, по которому мы ежедневно совершали марши, была еще одна,
параллельная проспекту улица, а за ней - скалистый косогор со скудной
растительностью, постепенно перерастающий в горный массив. До настоящих высоких
гор было всего 10-15 километров. На горизонте часть горных вершин имели снежные
шапки. Недалеко было до границы с Ираном. С этими окрестностями связана память о
проводимых на местности практических занятиях по тактике, десмургии,
развертыванию полевых пунктов для оказания первой помощи, сортировки, эвакуации
раненых.
Программа обучения военных фельдшеров, рассчитанная на 4 года, была
максимально сокращена. Фронт нуждался в пополнении кадрами. Весь процесс нашего
обучения, включая время переезда и обустройства на новом месте, уложился в 11
месяцев. Дать за это время полную подготовку по многочисленным направлениям
медицинской науки было сложно, и азы теории нам восполняли практикой. Мы сразу
начали работать в военных госпиталях разного профиля - общей и гнойной хирургии,
нейрохирургии, челюстно-лицевой травмы, офтальмологии, в госпиталях
терапевтического и инфекционного профиля. Уже через пару месяцев ассистировали -
вначале при сложных перевязках, а потом - при операциях. Почти ежедневно
дежурили на базах . Практика - сложные перевязки, наложение и снятие гипса, шинирование, инъекции, комплекс противошоковых мероприятий и прочее «рукотворчество»
шли впереди теоретической подготовки. Раза два в неделю выходили на практические
занятия в предгорья и полупустыни за пределами города. Запомнились ночные марши
с полной выкладкой по сложной местности. Жаркий климат, отсутствие воды,
песчаные бури, резь в глазах от пота и пыли. От усталости засыпали на ходу .
Приспособились дремать прямо в строю, держась за ремень впереди идущего. Любили
занятия по санхимзащите и оказанию первой помощи при поражениях отравляющими
веществами. Не потому, что эти занятия были интересными. Просто проводили их
обычно в тени, под развесистым деревом на окраине пригородного кишлака. Эти
занятия являлись для нас своеобразным отдыхом в комфортных условиях.
Остановлюсь только на нескольких особо запомнившихся событиях зимы и весны 1942
года.
Однажды я участвовал в перевязке тяжелораненого с высокой ампутацией обеих ног.
В разгар перевязки он вдруг сжал мне руку и назвал по имени. Раненым оказался
Юра Тысячный, которого в начале июля 1941 года оставил в Севастополе.
Перенесенная беда так изменила его облик, что я не смог его узнать. Об этой
встрече подробно писал в очерках, посвященных боевым друзьям. Повторяться не
буду. Старался по мере возможности навещать Юру. Просил назначать меня на
дежурства в тот госпиталь, где он проходил лечение и подготовку к возможному
протезированию. Узнал от него о тяжелой судьбе оставшихся в Севастополе ребят.
Так и не знаю, выжил ли кто-либо из нашего 10 класса КВМСШ. Не знаю и его
послевоенной судьбы. Попытки найти Юру после войны успеха не принесли.
Примерно в середине февраля 1942 года побывал на границе с Ираном. Нас подняли
ночью по тревоге, посадили в крытые брезентом санитарные грузовики с
установленными на специальных стойках носилками. Ехали около часа по горной
дороге. Остановились около пограничного шлагбаума, где приняли несколько
десятков совершенно изможденных, истощенных и ослабевших людей. Оказалось, что
это поляки, попавшие после оккупации Польши фашистами к англичанам. Из поляков
сформировали армейскую группу под командованием генерала Андерса. Не знаю
высокой политики и планов использования англичанами этих воинских формирований.
Поляков долго держали в лагерях на территории Ирана. Там среди них возникла
тяжелая эпидемия амебной дизентерии, с которой союзники не смогли справиться.
Обратились за помощью к Советскому Союзу. И за тяжелыми инфекционными больными
прислали нас В течение ночи двумя рейсами мы перевезли больных в один из
инфекционных госпиталей. Утром всех участников этого рейда, в том числе и меня,
поместили на карантин. Накормили какими-то таблетками и несколько дней держали в
изоляции, осматривая и давая медикаменты. Никто нас не предупредил о мерах
личной предосторожности при контакте с подобными больными. И мы,
транспортировавшие поляков, могли заразиться сами и занести инфекцию в
курсантский коллектив.
За время пребывания в Ашхабаде я умудрился дважды побывать на гауптвахте,
любовно называемой нами «Губой». Первый раз за то, что заснул на посту. Я
охранял автопарк училища и моя смена пришлась на тяжелые для дежурства часы – с
двух часов ночи до рассвета (на флоте подобные часы именуют «собачьей вахтой»).
Уже незадолго до окончания срока дежурства я присел на минуту в кабине
полуторки, пригрелся и … проснулся, когда пришла смена караула с разводящим.
Событие это произошло месяца через три после переезда в Ашхабад и не все еще
было полностью готово к работе. В том числе «Губа». Трое суток под арестом
прошли для меня, как дни отдыха. Я отоспался (койку на день еще не поднимали и
не запирали на замок). Да и кормили «заключенных» лучше, чем на «воле».
Второй мой арест был связан с выпивкой, и за него стыдно. Нас отпустили по
увольнительной в город. Можно было сходить в парк, посетить кинотеатр. Пошли
группой втроем. Старшим был мой товарищ, командир отделения Олег Сабинин. Он
стал инициатором посещения базара. Денег ни у кого не было. Курсантское денежное
довольствие было шесть рублей в месяц, а цены на рынках были высокие. Олег
уговорил меня продать ручные часы, чтобы можно было что-либо купить. Приобрели
конфеты, по коржику. И снова по инициативе Олега - бутылку местного вина. Он это
вино и выпил. Я и второй мой напарник, Шилин, попробовали по глотку. Этого
оказалось достаточным для того чтобы остался винный запах. На вечерней
перекличке старшина роты Фесан установил отсутствие в строю Сабинина. Олега
нашли спящим на койке. Из строя вызвали бывших вместе с Олегом в городе и
предложили «сделать выдох». Шилин вместо выдоха вдохнул в себя, а я –
чистосердечно «выдохнул». И Фесан обнаружил запах вина. Я снова попал в
штрафники, получив пять суток гауптвахты. Теперь арестованные отправлялись под
конвоем на работы – корчевали саксаул кололи дрова для кухни, чистили картошку,
убирали территорию двора. Свой срок я честно отработал. А сам факт пребывания на
«губе» дважды в глазах большинства курсантов воспринимался даже положительно
прибавляя «авторитет». Только старшина Фесан, хитро прищурясь, иногда говорил,
что с моей фамилией, да еще дважды, на «губе» не побывал никто.
Шли месяцы. В середине мая закончили сдавать выпускные экзамены. Дипломы вручали
начальник ХВМУ военврач 1-го ранга Шеверницкий и военком ХВМУ полковой комиссар
Пчела. Шеверницкий честно признал, что рад был бы продлить процесс обучения, но
фронт нуждается в пополнении кадров военных медиков. И что педагогический
коллектив училища старался дать нам максимум практических знаний для оказания
первой доврачебной медицинской помощи в полевых условиях. Мы стали
дипломированными военными фельдшерами. В аттестате об окончании ХВМУ у меня
было двенадцать оценок «Отлично», семь оценок «Хорошо» и
одна - «Удовлетворительно» - по поведению. Сказался мой «криминальный» анамнез -
две отсидки на «Губе».
В течение нескольких дней, пока велась подготовка к отправке нашего выпуска в
распоряжение Главного военно-санитарного управления РККА, новоиспеченные
командиры с трудом привыкали к непривычному режиму - без подъема и отбоя, без
занятий и дежурств. Несмотря на многие трудности и невзгоды, с которыми уже
довелось встретиться большинство в душе еще оставались мальчишками. Нам было по
18-19 лет. Хотелось быстрее повзрослеть, одеть красивую командирскую форму,
избавиться от своих выгоревших, застиранных и полинявших гимнастерок. Получить
командирские «кубики» в петлицы, ремень с портупеей, командирский планшет,
фуражку. Форму выдали через три дня. Но, увы, это были хлопчатобумажные
красноармейские гимнастерки и шаровары, кирзовые сапоги с широкими голенищами,
солдатские шинели, брезентовые поясные ремни, пилотки и вещмешки с комплектами
нательного белья. Долгожданных командирских «кубиков» не было. Отсутствовали они
и в Военторге. Потом кто-то догадался сделать себе подобие кубиков, вырезав их
из жести. Почин сразу же был подхвачен. Новоиспеченные командиры бегали по
городу в поисках пустых консервных банок. Накануне отъезда свершилось еще одно
общественное мероприятие. Не знаю его инициаторов, но было решено наказать
старшину роты Фесана, который весь период нашего обучения пользовался
неограниченной властью над курсантами и иногда этой властью злоупотреблял.
Теперь он вместо четырех «секелей» (треугольников) стал, как и все выпускники,
носителем двух «кубиков». И лишился былых привилегий. Инициативная группа не
дремала. Рота повзводно разместилась в спальнях, на вторых этажах двухярусных
коек. А приведенный под конвоем Фесан мыл полы. Вымытый пол заставляли
перемывать повторно под дружное скандирование «Грязно. Мой опять». После этой
экзекуции Фесана мы больше не видели. Он отсиживался где-то до самого нашего
отъезда из Ашхабада. Не было его и на платформе, при погрузке в эшелон.
Командование училища побоялось отправлять его с нами, опасаясь каких либо
санкций против него в пути следования. Перед отъездом получили первое
командирское месячное денежное довольствие - шестьсот рублей Выдали так же сухой
паек на три-четыре дня продовольственные аттестаты, талоны на горячее питание.
Весь выпуск разместили повзводно примерно в десяти товарных вагонах-теплушках,
которые присоединили к длинному эшелону. С нами ехали человек 250-300
мобилизованных на трудовые работы молодых туркмен допризывного возраста..
Старшим в теплушке был наш бывший помкомвзвода Ефремов. Разместились на
двухярусных досчатых нарах. Постелями служили шинели, а подушками - вещмешки с
нательным бельем. Моими соседями по нарам были Олег Сабинин, Коля Шилин и Ваня
Бойко. Дорога до Москвы оказалась долгой, растянувшейся почти на месяц. Первые
несколько дней эшелон тянулся особо медленно, делая частые и длительные
остановки на каких-то безымянных полустанках. Иногда стояли просто в открытой
степи. Причиной подобных стоянок была одна железнодорожная колея. И эшелон
ожидал встречные поезда, с которыми предстояло разойтись на предназначенных для
этих целей разъездах.
Вспоминаю впечатляющую картину, когда на вынужденных остановках, в пустынный
степной пейзаж, вписывалась орда высыпавших из теплушек пассажиров. Большинство
при этом старалось успеть справить свои естественные нужды. Перед отправлением в
путь паровоз давал предупредительный гудок и мы бегом занимали спальные места.
Очень быстро узнали, что выданное нам денежное довольствие не вписывается в
существующие на рынках цены. На первом же небольшом базаре рядом с какой-то
железнодорожной станцией убедились, что за свою месячную командирскую зарплату
можем приобрести только несколько дынь. Самым практичным среди нас оказался
Шилин. Еще в Ашхабаде он обзавелся в каком-то киоске красочными почтовыми
открытками, а потом, на очередном вынужденном «отдыхе» в голой степи, успешно
реализовал свой товар аборигенам. Провожая своих чад на трудовой фронт, аксакалы
снабдили их не только запасами еды, но и солидными денежными суммами. Красивые
открытки, которые можно было на остановках послать родным, быстро нашли свой
рынок сбыта. А Коля Шилин немного скрасил наш сухой паек дополнительными
пищевыми резервами - изюмом, курагой, чуреками Купили мы и пару больших очень
вкусных дынь. Ели экономно, растянув удовольствие на целый день.
По продовольственным аттестатам военнослужащих обслуживали на крупных
железнодорожных станциях, где работали специальные продовольственные пункты. Там
можно было получить по выданным нам талонам горячее питание и отоварить свои
аттестаты сухим пайком на последующие два-три дня пути.
Вспоминаю унылые пустынные пейзажи, солончаки, пересохшую, в глубоких трещинах
землю Приаралья. Пару раз на полустанках рядом с нашим эшелоном были длинные
бурты-горы поваренной соли. Соль была желтоватого цвета иногда в виде довольно
крупных кристаллов и даже каменных глыб.
Запомнилась длительная стоянка эшелона в Ташкенте. Нас там переформировали,
отцепив вагоны с едущими на трудработы туркменами. Мы помылись в бане, прошли
сан. обработку в санпропускнике, поели горячий обед, отоварили свои
продаттестаты на следующие несколько дней пути. Сказали, что до отправления
эшелона остается часов шесть и разрешили погулять по городу. Мне с избытком
хватило двух часов для прогулки по душным привокзальным улочкам старого города.
Пойти в парк, купить воды, фрукты я не мог - денег оставалось совсем мало.
Вернулся на свое место, улегся на нары и задремал. Проснулся от толчка – к
эшелону прицепили паровоз. А еще через несколько минут эшелон тронулся с места
стоянки. В нашем вагоне было только несколько человек. Остальные спокойно гуляли
в городе, так как до планируемой отправки оставалось еще два-три часа. Отставшие
потом догоняли нас в течение суток. Спасибо военному коменданту города, который
смог по радио связаться с железнодорожным начальством и посадил опоздавших в два
пассажирских состава, нагнавших наш эшелон. Больше подобных неприятностей не
происходило. Когда в Оренбурге была очередная длительная остановка с баней,
горячим обедом, отовариванием продаттестатов, нам разрешили погулять по городу.
Никто не решился рисковать. Я потратил пол часа, посетил базар и купил себе
стакан семечек – все, что позволили мои финансы. После этого возвратился в
теплушку и спокойно ожидал пару часов, пока эшелон тронулся дальше.
После Оренбурга ехали без задержки и города Поволжья проскочили быстро. Короткие
остановки были в Саратове и Куйбышеве. Неожиданным для нашей теплушки стал
весьма разнообразный ассортимент дополнительного питания. Коля Шилин еще в
Приаралье «обзавелся» солью, набрав ее в вещмешок из куч на одном из
полустанков. Теперь, на коротких остановках, он менял свой «товар» у
подторговывавших на местных базарах жителей. В обмен на соль, оказавшуюся
дефицитом, давали горячую вареную картошку, крутые яйца, молоко.
В Москву прибыли в первых числах июля 1942 года. Сразу поехали к месту
назначения, на площадь Восстания дом 2.Здесь,в комплексе зданий Центрального
Института усовершенствования врачей, находился Резерв Главного
военно-санитарного управления Красной Армии (ГВСУ РККА). Разместились в палатках
во дворе здания. Помылись в бане, сменили белье, поели, отоварили продаттестаты.
К концу второго дня пребывания в резерве ГВСУ нас распределили по фронтам.
Переночевав, утром третьего дня были уже на вокзале. Я попал в группу
военфельдшеров получивших назначение на Воронежский фронт. Оформили литер на
поезд Москва-Тамбов.
Отрочество закончилось. Оставалось всего три месяца до девятнадцатилетия.
Начиналась новая, взрослая фронтовая жизнь, которая поглотила все юные годы
моего поколения. Именно с этого момента я начинал написанные ранее воспоминания
о войне и военной службе, о своей фронтовой автобиографии.
В
начало __↑
ЮНОСТЬ.
Служба в армии для меня продолжалась пять лет, из которых три года – в качестве
военфельдшера артиллерийского дивизиона на фронте. Памятные эпизоды этого
периода вошли в написанные ранее «Фронтовые миниатюры» и в очерки «О боях –
пожарищах». Фрагменты собственной военной биографии вошли так же в написанные
воспоминания о боевых друзьях. Поэтому не стану повторяться и попробую только
короткими штрихами обобщить этапы своей военной юности.
В 124-й гаубичный арт. полк РГК пришел в двадцатых числах июля 1942 года, когда
бои велись под Воронежем. Заменил в качестве военфельдшера дивизиона своего
предшественника Сережу Иванова, убитого в бою под Крещенкой. Памятны первые
недели фронтовой жизни, бои за населенные пункты Ольховатку, Верхнюю и Нижнюю
Верейку. В конце сентября – октябре 1942 года полк был передислоцирован с
Воронежского фронта на Сталинградский, где принимал участие в арт. подготовке
19-го ноября 1942 года, прорыве вражеской обороны в составе 3-й Гвардейской и
5-й танковых армий и в развитии Сталинградской наступательной операции. Тяжелый
бой с преобладающими силами противника был в конце ноября 1942 года под станицей
Чернышевская, где дивизион понес большие потери. Запомнились бои на реке Мышкова
под Громославкой, тяжелые бои за ряд населенных пунктов при наступлении на
Каменск-Шахтинский и Ворошиловград. К этому времени полк вошел в состав вновь
сформированной 25-й Гаубичной артбригады РГК, а бригада влилась в состав 7-й
арт. дивизии РГК. После взятия Ворошиловграда держали активную оборону под
Красным Лиманом – Червоным Шахтером и участвовали в наступательных операциях с
правобережного плацдарма на Северском Донце в районе Изюма. Памятны бои за
населенные пункты Богородичный, Долгенькую, Голую Долину. Под Богородичным при
минометном обстреле НП получил ранение мягких тканей бедра. Тогда же, в июле
1943 был награжден своей первой боевой медалью.
После взятия Славянска и Краматорска бои велись на Запорожском направлении. За
взятие Запорожья 7-я арт. дивизия получила почетное наименование
«Запорожской».Около трех месяцев велись боевые действия на правобережном
плацдарме противника южнее Запорожья, в районе Никополя. Плацдарм этот имел
важное стратегическое значения и бои в районе населенных пунктов Большая и Малая Белозерка, Каменка–Днепровская, Лепетиха, Верхний Рогачек носили ожесточенный
характер. После взятия Никополя полки 7-й АДП были передислоцированы на правый
берег Днепра и вели боевые действия на Криворожском направлении, а после взятия
Кривого Рога – на юге правобережной Украины. Были пройдены с боями Казанка,
Вознесенск, Новый Буг, Раздельная. В апреле заболел сыпным тифом и лечился в
фронтовом инфекционном госпитале. Возвратился в полк, когда бои велись в
излучине Днестра, под Дубосарами. В июне 1944-го 7-ю арт. дивизию перебросили в
Южную Карелию, где в районе Лодейного Поля была форсирована Свирь и проведена
Свирско-Петрозаводская наступательная операция. В составе Карельского фронта
воевали до начала августа 1944-го. Под Питкярантой получил свое второе ранение –
множественное осколочное мягких тканей груди, плеча и головы. Первую помощь
оказали в медсанроте дивизии, а долечивал - у себя в полку. В августе 1944-го
дивизия и ее полки были возвращены из Карелии на Днестр, в состав 3-го
Украинского фронта, где с Кицканского плацдарма участвовали в Ясско Кишеневской
наступательной операции Через Румынию и Болгарию вышли к границам Югославии, а
потом вели боевые действия в Венгрии и Австрии. В Венгрии, под Кишкунфеледьхазой,
получил третье ранение – пулевое, левого предплечья, с повреждением кости.
Долечивал ранение у себя в дивизионе и полку. После форсирования Дуная с острова
Чепель были тяжелые, длительные бои за правобережную часть столицы Венгрии -
Буду. И бои на внешнем кольце окруженных в Будапеште войск противника. В декабре
1944-го был переведен из 124-го ГАП военфельдшером дивизиона в 320-й ГАП 25-й
бригады где провоевал до конца боевых действий в мае 1945-го. Тяжелые бои с
преобладающими силами противника шли в районах Секешфехервара, на перешейке
между озерами Балатон и Веленце. Только в конце марта-начале апреля 1945 года
перешли границы Австрии Войну закончили в столице Автрийских Альп городе Грац.
Завершая рассказ о своей военной биографии, еще раз хочу вспомнить о 7-й АДП
РВГК (7-й Краснознаменной орденов Суворова и Кутузова артиллерийской дивизии
Прорыва Резерва Верховного Главного Командования). Начав фронтовую жизнь в июле
1942-го под Воронежем в составе отдельного 124-го ГАП РГК, я с полком в ноябре
1942-го попал на правобережный Волжский плацдарм под Сталинградом. И все
последующие годы службы на фронте в составе действующей армии – с момента
формирования дивизии в период подготовки Сталинградской наступательной операции
в ноябре 1942-го до Победного мая 1945-го, а так же армейская служба до
демобилизации из армии в мае 1947-го, были связаны с 7-й АДП.
Артиллерийские дивизии – как мощное средство огневого усиления войск при прорыве
вражеской обороны, огневого сопровождения войск в наступательных операциях и
усиление нашей обороны в полосе наступления противника – определили содержание
боевого пути 7-й АДП. Ее полки и бригады вели боевые действия на 8-ми фронтах,
в составе дивизий и корпусов 19-ти армий.
Подразделения 7-й АДП в 1942-45 гг. участвовали в ряде оборонительных и
наступательных фронтовых операций:
1. «Малый Сатурн»
2. Котельниковская
3. Средне-Донская
4. Ворошиловградская
5. Изюм-Барвенковская
6. Донбасская
7. Запорожская
8. Никопольская
9. Криворожская
10. Березнеговато-Снигиревская
11. Одесская
12. Карельская(Свирско-Петрозаводская)
13. Ясско-Кишеневская
14. Белградская
15. Дебреценская
16. Будапештская
17. Балатонская
18. Венская(Южно-Австрийская)
Мобильные полки 7-й АДП (минометные, легкие артиллерийские и гаубичные)
неоднократно участвовали в рейдовых операциях по тылам противника в составе
танковых, мотомеханизированных и кавалерийских корпусов.
Два послевоенных года армейской службы (С мая 1945г.по май 1947 г.) я был
старшим военфельдшером 25-й ГАБр (25-й Свирской орденов Богдана Хмельницкого и
Кутузова Гаубичной арт. Бригады).
Службу проходил в гарнизонах бригады в Австрии, Румынии (Южная групп
а войск ) и
в Одесском военном округе. Помимо профессиональной службы в качестве военного
медика играл в составе сборной команды бригады в футбол и участвовал в качестве
аккордеониста в бригадной самодеятельности. Об отдельных памятных эпизодах
завершающего периода своей службы в армии рассказал в написанных ранее
воспоминаниях.
В начало __↑
О СЕБЕ.
По роду своей военной профессии на войне мне не приходилось подбивать танки, как
это делали мои товарищи. Да и личным оружием я пользовался не каждый день. Но я
оказывал людям первую неотложную помощь на поле боя, в самые трудные для них
минуты. Перевязывал, шинировал, останавливал кровотечение, боролся с болевым
шоком и с часто возникающими при тяжелых ранениях осложнениями. Очень многих
вытаскивал на себе из под огня, эвакуировал в полковой, дивизионный или
армейский пункты медицинской помощи. Делал все, что мог, чтобы спасти человеку
жизнь.
Не могу сказать сколько у меня было
таких пациентов. Не учитывал, не подсчитывал. Знаю только, что их было очень
много. И я счастлив, что мог внести свою лепту в то большое дело, ради которого
мы воевали.
Реалии тяжелой войны, поглотившей юные годы моего поколения,
оставили в памяти неизгладимый след. Военные годы, насыщенные яркими запоминающимися событиями,
закалили характер, научили самостоятельно принимать решения в трудных жизненных ситуациях, понимать и ценить истинную дружбу.
Жизнь поколения моих сверстников продолжалась в мирные десятилетия. С успехами и трудностями, радостями и огорчениями.
Марк Шварцман.
На
страницу Оглавления