На страницу Оглавления

         ФРАГМЕНТЫ ВОЙНЫ ГЛАЗАМИ ВОЕННОГО МЕДИКА.

НАЧАЛО.

После окончания Харьковского военно-медицинского училища я был направлен в распоряжение Главного военно-санитарного управления РККА, куда прибыл вместе с другими выпускниками училища в первых числах июля 1942 года. Резерв ГВСУ размещался в Москве, в районе площади Восстания. Там, где сейчас находится ЦИУ врачей. В резерве нас продержали менее двух суток – времени, необходимого для бани, получения сухого пайка и распределения по фронтам. Меня направили в распоряжение Санитарного управления Воронежского фронта. Наша группа военфельдшеров, шесть человек, через сутки прибыла поездом из Москвы в Тамбов. Почти два дня ожидали там местный поезд. Из-за постоянных бомбежек ведущих к фронту коммуникаций он ходил без четкого расписания. Местным поездом поздно ночью прибыли на станцию Анна. В полной темноте, через лес, ориентируясь по столбам с проводной связью пришли в пункт назначения. Это была довольно большая деревня, где располагались тыловые службы Воронежского фронта, в том числе и Санитарное управление. Уже светало. Поспать не пришлось, так как часов в десять утра меня разбудили и вручили направление в 124-й гаубичный арт. полк РГК. И я сразу получил возможность познакомиться со своими первыми однополчанами. В тылы фронта за каким-то имуществом и Зап. частями для тракторов приехали начальник тыла полка майор Никифоров и помпотех полка (зам. командира по тех. части) майор Фищук. От Никифорова узнал, что я должен буду заменить погибшего несколькими днями ранее военфельдшера 2-го дивизиона Сергея Иванова. Таковы были первые часы моего вступления во фронтовую полковую семью, в составе которой в дальнейшем довелось прослужить два с половиной военных года.

Поездка из тылов фронта в полк затянулась на трое суток. Причина была самая банальная. Мои «тыловики»-майоры уже бывали в этих местах и имели знакомства среди местных жителей. Отъехав километров двадцать от станции Анна, мы остановились на ночевку в большой деревне. В доме с молодой хозяйкой. Были самогон, сало, огромная яичница. От застолья я отключился почти сразу, так как с непривычки быстро опьянел. А оба моих майора, их ординарец и шофер продолжали загул на второй день. Только утром третьего дня, выменяв на какие-то вещи самогон и сало, мы поехали по рокаде вдоль линии фронта к месту назначения. Не знаю названий населенных пунктов на пути следования. Из разговоров своих попутчиков понял, что находимся немного севернее Ольховатки и Нижней Верейки, вокруг которых бои с переменным успехом продолжались уже дней десять. Несколько раз, когда появлялись немецкие самолеты, делали вынужденные остановки. Старались по возможности замаскировать машину, а сами прятались в дорожном кювете.

К ночи приехали в полуразрушенную деревню, где располагались штаб 124-го ГАП и ПМП (полковой медицинский пункт). Встретился с несколькими своими будущими коллегами-медиками полка. Рано утром, вместе с письмоносцем солдатом Аркашей, отправился к месту службы, в свой 2-й дивизион. По дороге попали под первый для меня минометный обстрел. Увидел близкие разрывы мин, услышал свист осколков, понюхал пороховой дым. КП (командный пункт) дивизиона размещался в открытом поле, километрах в пяти от штаба полка. Доложил о своем прибытии к месту службы заместителю командира дивизиона Егорову и начальнику штаба Соболеву. Познакомился с начальником связи дивизиона Маджари. Получил приглашение от Валеры Маджари разместиться с ним в одной землянке. Узнал, что именно с ним и с Вадимом Соболевым ранее всегда располагался мой предшественник, погибший военфельдшер дивизиона Сережа Иванов. Так начиналась новая для меня фронтовая жизнь.

В начало __↑

С ВОРОНЕЖСКОГО НА СТАЛИНГРАДСКИЙ.

В начале октября 1942-го боевые действия на нашем участке фронта стали носить относительно спокойный характер. Покой нарушали только периодические артиллерийские и минометные перестрелки. Населенные пункты Ольховатка, Большая и Малая Верейки, которые многократно переходили из рук в руки и уже давно превратились в пепелище, были заняты нашей пехотой. На этом вроде бы благоприятном фоне начались тогда еще непонятные передислокации полка. Командование готовило большую стратегическую операцию, участниками которой предстояло стать и нам. Но знали об этом тогда очень немногие. Полк сняли с огневых позиций, отвели на пару десятков километров от передовой и дали задачу на перемещение вдоль линии фронта. Предстояло пройти своим ходом около трехсот пятидесяти километров и сосредоточиться в районе Рамони крупного населенного пункта на северном фланге фронта.

Ежедневный наш маршрут составлял примерно тридцать-сорок километров. Тогдашней мех. тягой на батареях были трактора ХТЗ и НАТИ. В управлении дивизиона имелась одна единственная автомашина-полуторка. Возила она начальство – комдива замполита, начальника штаба со штабными документами и полевую кухню со старшиной, поваром и некоторым запасом продуктов. Все остальные управленцы передвигались пешком, неся на себе часть имущества и личное оружие. Тяжелый груз связистов и топографов временно передали на батареи и везли его трактора.

Колонну управленцев возглавлял начальник связи дивизиона Валера Маджари. Дневной маршрут разбивали на два-три этапа, где давали короткий отдых. С непривычки у многих ребят были потертости, и на привалах я старался в меру своих сил оказать им помощь. Да и самому мне пешие переходы давались трудно. Зато в конце дневного этапа нас ожидала кухня, и можно было немного отдохнуть.

На одном из дневных маршрутов познакомился с командиром полка полковником Хованским, который догнал нашу колонну на «Виллисе». Ехавший с ним кадровик полка Коля Бородкин, увидев меня, предложил сделать полковнику перевязку. Обработал фурункулы на шее и затылке, сделал клеоловые наклейки на марлевые полоски с ихтиолом. Дал Бородкину с собой пару бинтов, так как наклейки легко срывались, а пластыря тогда у нас еще не было. Потом мы с завистью смотрели вслед резво уехавшему «Виллису», так как впереди ожидал трудный пеший переход.

А еще через два-три дня, когда мы преодолевали очередной дневной переход, нас обогнала целая колонна тогда еще не очень привычных «Виллисов» и «Доджей». В машинах ехало несколько каких-то военачальников. Были среди них и два генерал. Узнали мы об этом по головным уборам. Обратил внимание на одного из них. Он был выше на голову всех сидящих с ним в машине, а с генеральской папахой вообще показался мне великаном. Глядя вслед, я сказал Валерию Маджари, что это, наверное «Дядя Степа». На что он мне ответил: Дурачок, это же генерал Рокоссовский.

В Рамонь мы добрались в последних числах октября, а может быть и в самом начале ноября. Предстояла погрузка техники и личного состава полка в железнодорожные эшелоны. О днях, проведенных в ожидании вагонов и пребывании на временном отдыхе в этом запомнившемся мне большом и красивом населенном пункте попробую рассказать отдельно.

По пути видели следы недавних бомбежек, сгоревшие и разрушенные станционные строения, остатки сгоревших вагонов. Кажется, если я не путаю, проезжали мы тогда и мимо больших, красивых железнодорожных вокзалов на станциях Грязи, Графская. Станционные строения из красного кирпича были в развалинах. Разгружались на каком-то полустанке, в заснеженной степи. Потом, до места назначения, снова своим ходом еще трое суток. Опять управленцы шли пешком. Очень мешали снежные заносы Дул пронизывающий насквозь наши шинели холодный ветер. Разжигать костры на остановках запретили. Впереди были предписанные полку пункты назначения - в открытой степи, рядом с хуторами Девяткин и Песчаный. Это был правобережный Волжский плацдарм около райцентра Серефимович. Накапливались силы и средства для Сталинградской наступательной операции. До знаменитой артиллерийской подготовки 19-го ноября 1942 года оставалось три дня. Арт. подготовку и первые дни наступления мы проводили еще в составе Воронежского фронта, в качестве отдельного гаубичного арт. полка РГК. В эти же дни из действовавших в составе фронта арт. полков РГК начала формироваться 7-я арт. дивизия РГК. В ее состав в первой половине декабря 1942-го вошел и наш 124-й. Примерно в эти дни боевые действия велись уже в составе Юго-Западного - Сталинградского фронта.

В начало __↑

РАМОНЬ.

Три дня, проведенные в этом большом и красивом населенном пункте, почему-то запомнились. Может потому, что это был отдых после утомительных пеших переходов. Или из-за совершенных там мальчишеских проделок. Несмотря на всю серьезность и ответственность несения воинской службы в фронтовых условиях, временное затишье пробудило кое у кого желание расслабиться, попроказничать. Многим из нас было тогда всего по 18-19 лет.

Предстояло ждать прибытия платформ для орудий и тракторов и теплушек для личного состава. Из разговоров между комдивом и начальником штаба понял, что погрузка в эшелон произойдет через несколько дней. И что нам предстоит долгожданный отдых. Разместились на окраинах Рамони, около какой-то старинной усадьбы – бывшего помещичьего поместья с парком и каскадом прудов. В строениях уже квартировали тыловые службы. Поэтому расположились прямо в парке. В целях маскировки костры нам жечь было запрещено. А ночи стояли холодные, заморозки на почве, иней на ветках деревьев. Картина, конечно была очень красивая, но не для длительного пребывания в подобных условиях. Если в дневные часы можно было активно двигаться, то ночью спать пришлось сидя на земле, обогревая друг друга спинами. Утром кто-то из разведчиков проявил инициативу. Не знаю, каким способом, но были выловлены и принесены к нам на временный КП несколько рыбешек. Потом, несмотря на запрет, подальше от глаз начальства, в глубине парка сварили на костре подобие ухи. Сам по себе процесс приготовления и дегустации стал своеобразной интересной игрой. В которую был вовлечен и я. Решили эксперимент продолжить, но уже в более солидном объеме. Группа заговорщиков припасла несколько гранат и рано утром мы отправились к самым дальним прудам на запретную рыбалку. Помню, как это было интересно. Глушить рыбу и предвкушать возможность разнообразить наш крупяной рацион вкусной рыбной похлебкой. Ухи не получилось – рыба всплывала далеко от берега. Вода была очень холодная, лезть в воду за уловом никто не решился. Минут десять пытались доставать всплывших рыбешек длинными палками, бросали в воду подобранные на берегу камни. Все было тщетно. Потом наше «боевое охранение» сообщило, что разрывы гранат вызвали переполох в штабах полка и дивизиона. Пришлось спешно ретироваться, не завершив криминальной рыбалки. Несмотря на провал планов, помню как обменивались впечатлениями и в целом остались довольны своими противозаконными действиями. Уже испытав весьма суровые испытания войной, многие в душе продолжали оставаться мальчишками.

Запомнился доверительный разговор, состоявшийся у меня с командиром отделения топографов нашего взвода управления. Старший сержант Окунь был солидным, пожилым по возрасту в нашем мальчишеском понимании. Было ему около сорока. Я знал, что он хорошо владеет методами топографической привязки и ценится начальством за свои профессиональные знания. Почему-то ему захотелось поделиться со мной личными переживаниями. Вечером, на второй день стоянки в Рамони, он рассказал мне о себе. До войны Окунь был главным инженером на машиностроительном заводе в Днепропетровске. Он показал свои семейные фотографии, рассказал о жене и двух сыновьях, оставленных в городе в июле 1941-го. Со времени призыва в армию никаких сведений о семье он не имел. Мы оба тогда не знали, что менее чем через месяц я буду оказывать Окуню помощь при тяжелейшем ранении и выносить его с поля боя под Чернышевской.

Третий день пребывания в Рамони прошел спокойно. Правда кто-то из ребят подшутил над нашим кашеваром Кондрашиным, подложив ему в котелок лягушку. Это деяние вызвало у «старичков» осуждение, а у молодежи стало поводом для шуток.

Вечером сообщили, что погрузка в эшелоны начнется ночью. Спокойная «тыловая» жизнь в поселке Рамонь заканчивалась. Впереди нас ожидал Сталинград.

В начало __↑

ЧЕРНЫШЕВСКАЯ.

Название этой станицы памятно всем нам, оставшимся в живых после тяжелого боя в конце ноября 1942 года. Я пришел в полк в конце июля 1942-го и за четыре месяца на фронте успел уже неоднократно побывать под обстрелами и бомбежками, привык перевязывать и вытаскивать с поля боя раненых, не раз пришлось хоронить погибших однополчан. Но бой под Чернышевской оставил особо горькую память. Дивизион потерял тогда больше половины своего личного состава.

Сталинградская наступательная операция развивалась успешно. Мы замыкали внешнее кольцо вокруг города. На востоке была слышна отдаленная канонада – там шел бой с окруженными в городе и его пригородах войсками противника. Дивизион выполнял поставленную задачу, но на подходе к большой станице под названием Чернышевская был вынужден временно приостановить очередной этап передвижения. Закончилась солярка для тракторов, на исходе были снаряды. Предстояло дождаться шедших вторым эшелоном тылов полка, чтобы пополнить запасы. Уже более недели мы шли по открытой всем ветрам заснеженной степи, и перспектива отогреться под кровлей радовала. Батареи разместились примерно в полутора километрах от станицы, а штаб дивизиона со взводом управления - в крайних домах. Никаких других воинских подразделений в непосредственной близости вроде бы не было. В станице остались брошенные противником склады. Я впервые увидел и попробовал трофейные консервы, масло, мед, галеты и прочие непривычные нам деликатесы, которые поставляли немцам оккупированные фашистами страны Европы. Мы разместились в горнице не разрушенного войной дома, в тепле могли позволить себе отдохнуть и поспать в таких непривычных комфортных условиях. Провели связь на батареи, выставили часовых и легли отдыхать.

Было еще совсем темно, когда меня разбудила громкая пулеметная очередь. В окне нашего дома были видны отблески пламени. Выскочив на крыльцо, увидел горящий за соседним домом сарай и копну сена. Небо в разных направлениях бороздили цепочки трассирующих пуль. Слышался нарастающий гул моторов. Уже через минуту по улице станицы, в сотне метров от нас, хорошо видимый в зареве пожара, показался танк с крестами на бортах. Немцы! А в станице только штаб, взвод управления. Все батареи – в степи. По центральной улице сплошным потоком шла плотная колонна вражеской техники – танки, САУ, бронетранспортеры, автомашины с орудиями и пехотой. Надо было срочно, пока нас не обнаружили, отходить к батареям. Только там мы были в состоянии принять бой. С большим трудом завели моторы замерзших за ночь штабной полуторки и трофейной румынской автомашины, загруженной штабным имуществом. С автомашинами поехали комдив и начальник штаба. В кузовах смогла разместиться примерно половина состава взвода управления Не зажигая подфарников, на малом газу, машины выехали по отходящей в сторону батарей проселочной дороге. А через станицу продолжала свое движение колонна вражеской техники. Мы, не уместившиеся в машинах, стали несколькими группами через огороды уходить в низину, к протекавшей там речке Чир. За рекой, примерно в километре, на склоне высоты стояли 4-я и 5-я батареи. Шестая батарея была чуть дальше, за гребнем высоты, и из станицы не просматривалась. Уже светало. Очень скоро нас, бегущих к Чиру, обнаружили. В одной группе со мной было еще четыре человека - наш замполит Новиков и трое связистов. Раздались автоматные очереди и рядом, взметая снег, засвистели пули. Вскоре двое упали, а мы, оставшись втроем, стали перебираться через реку. Проваливались через тонкую неокрепшую ледяную корку замерзшей сверху воды. К счастью Чир в месте переправы оказался неглубоким и, набрав полные сапоги воды, мы благополучно выбрались на противоположный берег. Вода была со льдинками, ноги жгло. Стрельба по нам усиливалась. Оглянувшись, увидел несколько выехавших в нашем направлении бронетранспортеров и цепь автоматчиков. Бежали рассредоточившись, меняя направление чтобы затруднить прицельный огонь. И все же, метров за двести до огневых позиций 4-й батареи, был сражен еще один. Немцы уже обнаружили расположенные на обращенном к станице скате высоты батареи. Вокруг стали разрываться мины. Я только успел свалиться в ближайший окоп рядом с родной гаубицей, как раздались первые выстрелы по противнику со стороны 4-й и 5-й батарей. Находясь в укрытии, осмотрелся. Голенище правого сапога и полы шинели были прошиты несколькими пулями. Вылил из сапог воду, выкрутил портянки, переобулся. Батарея вела огонь прямой наводкой. Стреляли редко, берегли снаряды. Уже горело три или четыре единицы вражеской бронетехники. Один танк полыхал совсем близко, метрах в пятидесяти от нас. А автоматчики строчили совсем рядом. Надо было заняться своим делом - на батарее были жертвы. Осколками танковых снарядов получили повреждения две гаубицы. При прямом попадании мины со всем своим расчетом погиб командир орудия Ваня Зеленов. Были убиты Боев, Коксадзе, Шлапак. Это были далеко не все пострадавшие на первых этапах боя. Многие фамилии я или не знал, или запамятовал. Помню, как перебегая от расчета к расчету, руководил огнем заместитель командира батареи Вася Дейнеко. Потом он был убит и командовать огневиками стал замполит Андрей Буланый. Я перевязал ему раненую в предплечье руку, и он продолжал отдавать команды оставшимся двум расчетам. А когда на батарею просочилось несколько немецких автоматчиков, Андрей попытался организовать контратаку и был буквально прошит автоматной очередью. Получила смертельное ранение осколком мины моя санинструктор Оля Пищула. Сколько времени продолжался этот неравный бой не знаю. Вероятно около часа. Старался помочь раненым. Перевязочные средства у меня быстро закончились. Стал рвать на перевязку нательное белье, из-за отсутствия жгутов делал примитивные закрутки, шинировал досками от снарядных ящиков. Немцы обошли с флангов, и автоматные очереди звучали уже у нас за спинами. Огонь гаубицы прекратили - закончились снаряды. Надо было решать, что делать. Решили прорываться к позициям 5-й батареи, которая была метров на пятьсот правее от нас и повыше, ближе к гребню высоты. Собрались все оставшиеся, человек пятнадцать. Использовали при переходе собранное на разгромленной огневой личное оружие, оставшиеся гранаты. Помог кое-как доковылять до пятой сержанту (фамилию не помню). У него было сквозное пулевое ранение мягких тканей бедра. До сих пор с болью вспоминаю о двух оставленных в окопах тяжелых раненых, которых унести не смогли и дальнейшей судьбы которых не знаю. Вряд ли фашисты проявили к ним милосердие и оставили в живых.

Используя свое численное превосходство, немцы упорно продвигались к гребню высоты. Их автоматчики снова стреляли у нас в тылу. На огневых пятой батареи было много убитых и раненых. Снаряды закончились. Пришлось пробиваться в сторону шестой батареи. Вместе со своим санинструктором Лешей Безгиным смогли унести на плащ-палатке тяжело раненого командира топоотделения старшего сержанта Окуня. У него крупнокалиберными пулями из танкового пулеметы были перебиты в верхней трети бедренные кости на обеих ногах. Те, кто достиг огневых позиций нашей последней, еще оставшейся боеспособной батареи, ждали появления на гребне высоты немецких танков. Тогда имелась бы возможность вести по ним огонь прямой наводкой. На огневых позициях шестой батареи рвались мины и снаряды, но интенсивность огня явно снижалась. Дальше гребня высоты немцы не пошли. Только после войны, перечитав много материалов о Сталинградской битве, смог примерно понять тогдашнюю ситуацию в станице Чернышевская. Наш дивизион оказался на пути прорывающейся на запад немецкой мотодивизии. Единственная дорога, по которой шла вражеская техника, вела через станицу Танки, САУ и вездеходы могли двигаться по бездорожью. Но в составе колонны шло много колесного транспорта с артиллерией и пехотой. Расположенные на обращенных к станице склонах высоты наши батареи могли вести по колонне прицельный огонь прямой наводкой. Поэтому немцы приняли все меры, чтобы сбить их с занимаемых позиций. Бой с нами вело усиленное боевое охранение колонны - десятка два танков, САУ и примерно столько же бронетранспортеров с автоматчиками. В придачу им огонь с окраин станицы вели еще несколько минометных батарей. Не могу назвать точно количество подбитых и сгоревших единиц вражеской бронетехники. Помню, как они горели, и было их достаточно много. Вероятно, мы могли нанести немцам более ощутимый урон, но у нас почти не было снарядов.

Не буду останавливаться подробно на событиях дальнейших нескольких дней. Как только позволила обстановка, повез первую партию самых тяжелых раненых в ПМП. Выполнили свой долг перед павшими в бою товарищами - нашли и захоронили их тела. Транспортом полка вывезли всех остальных пострадавших в этом тяжелом бою. Не могу точно назвать все количественные утраты в ходе этого боя. По архивным данным погибло на поле боя и было похоронено на склонах высоты рядом со станицей 69 человек. Раненых было больше сотни. В том числе и с очень тяжелыми ранениями, которые в дальнейшем могли иметь летальный исход. А в строю после боя осталось нас, вероятно, человек 60-70. Так что дивизион потерял под Чернышевской гораздо больше половины своего личного состава. Получили большие повреждения семь гаубиц и сожжена почти вся мех. тяга. В течение нескольких дней из резервов фронта прислали пополнение личным составом, а так же новые орудия и трактора. В начале декабря мы уже снова выполняли поставленные перед полком задачи.

Взятый у убитого лейтенанта Васи Дейнеко наган стал моим первым личным оружием на фронте. А бой под Чернышевской остался в памяти на всю жизнь.

В начало __↑

НЕМНОГО ПРАВЕЕ ГРОМОСЛАВКИ.

 После тяжелого боя под Чернышевской прошло всего около двух недель, а нас снова ожидали нелегкие испытания. В декабре 1942-го немцы стремились прорваться к окруженной в районе Сталинграда группировке. Фельдмаршал Манштейн, получивший тогда в свое распоряжение дополнительные бронетанковые соединения, крупными силами вел наступление со стороны Котельниково. Конечно я не мог знать замыслов командования, расстановки сил и средств. Знаю только, что полк получил срочное задание сместиться километров на тридцать-сорок левее занимаемых им позиций и закрыть брешь на пути ожидаемого танкового удара противника. Знаю, что в нескольких километрах от наших новых позиций был крупный населенный пункт Громославка. А огневые позиции батарей развернули в открытой степи вдоль реки Мышкова. Предстояло держать оборону на этом участке, не имея впереди никакого пехотного прикрытия. Говорили, что где-то на подходе свежие стрелковые дивизии, сибиряки, что помощь придет быстро.

Окопались и приготовились к бою. Хорошо помню напряженное ожидание в течение первой ночи на новом месте. Думаю, что большинство, как и я, не могло тогда спать. Несмотря на утомительный переход, на выполненные земляные работы, нам было не до отдыха. Немцы дали о себе знать на следующий день. Часов в десять утра, примерно в километре правее, появились танки, САУ и бронетранспортеры с пехотой. Сколько их было сказать затрудняюсь, вероятно около полусотни Ясный, солнечный морозный день позволял нам беспрепятственно рассматривать противника. Кто-то правее открыл заградогонь и немецкие танки стали как бы растекаться на два потока. Один из этих потоков двинулся параллельно речному руслу в направлении к нам Открыли огонь наши батареи. Огневой бой продолжался часа два. Появились первые потери среди личного состава. Осколками танковых снарядов было убито два огневика на 5-й батарее. Раненых набралось человек десять и мне пришлось, после оказания посильной помощи, собрать их в небольшом овраге рядом с позициями 6-й батареи. Эвакуировать раненых я не мог. ПМП остался где-то в тылу, а транспорт для вывоза раненых отсутствовал. Хорошо помню попытку атаковать наши позиции немецкими автоматчиками. Пока мы уделяли все внимание впервые встретившимся тяжелым немецким танкам и самоходкам, автоматчики под прикрытием бронетехники смогли приблизиться к реке и строчили уже совсем близко от огневых позиций. Пришлось, как в Чернышевской, взяться за личное оружие. Отстреливались из карабинов – автоматов у нас в дивизионе было тогда всего десятка полтора. Бросали гранаты. На тех нескольких сотнях метров, где занимали фронт обороны три батареи моего дивизиона, существенную помощь оказали природные факторы, рельеф местности. Между нами и противником была неширокая, замерзшая река Мышкова и высокий довольно крутой откос берега. Стояли сильные морозы и откос покрылся наледью Когда первые немецкие автоматчики смогли приблизиться к нашему берегу препятствием на их пути стал этот скользкий откос. Ползти по нему под нашим прицельным огнем и разрывами гранат немцы не смогли. Их атака захлебнулась. Огневики подбили несколько единиц вражеской техники. Помню, как мы ликовали, когда танки и бронетранспортеры стали пятиться задним ходом и рассредотачиваться. Часть единиц немецкой бронетехники отошла в сторону Громославки. Там, судя по канонаде и застилавшему горизонт дыму, шел тяжелый бой. Передышка продолжалась до вечера. Мы опасались, что под покровом темноты противник сможет одолеть крутой берег реки. Опасались, что прорвав оборону где-нибудь слева или справа от нас, он отрежет огневые позиции и мы окажемся в окружении. Выставили дозоры по берегу реки. Опасения беспокоили не только меня. Видел, как вели себя мой комдив Ваня Тумаренко, как каждые пять-десять минут бегал к «вперед смотрящим» его заместитель Володя Егоров. Как нервничал НШ Коля Крапивин. Ночь я провел рядом с ранеными. Подправил перевязки. Сделал несколько обезболивающих уколов. Ночь прошла без сюрпризов, и мы ждали что нам готовит день грядущий.

Часов в десять или одиннадцать утра третьего дня пребывания на реке Мышкова за нашими спинами стал слышен пока еще отдаленный гул моторов. Ваня Тумаренко развернул по одному орудию каждой батареи в направлении появившегося нового источника напряжения. А командиры батарей, используя временное спокойствие впереди, стали по возможности переоборудовать огневые позиции. Дивизион готовился к круговой обороне. Гул за нашими спинами усиливался. И примерно через час появились первые танки и грузовики с пехотой. Это были наши «тридцать четверки» и наша пехота. В бой вступали соединения 2-й Гвардейской Армии под командованием генерала Малиновского. Подошли обещанные долгожданные сибирские дивизии. Брешь на фронте была перекрыта. Превосходство противника в бронетехнике ликвидировано. На следующее утро 124-й ГАП РГК был возвращен почти на место, откуда его ранее сняли с занимаемых позиций. Предстояли бои в направлении на Каменск-Шахтинский.

Три дня, когда довелось держать оборону по реке Мышкова, запечатлелись в памяти. Хотя потери в этих боях были относительно невелики, но мне очень памятны постоянное нервное напряжение, бессонные ночи. И свое бессилие из-за невозможности эвакуировать раненых. В годы войны мне не очень часто доводилось пользоваться личным оружием. Бои на реке Мышкова стали одним из мест, где я активно отстреливался из карабина и бросал гранаты.

Есть такой послевоенный кинофильм - «Горячий снег». Мне этот фильм напомнил события пережитые тогда. Пусть потери были не столь велики и вышли мы из боя готовыми к дальнейшим активным действиям. Но боевые действия артиллеристов при полном отсутствии пехотного прикрытия и показанная в кинофильме атмосфера боя возрождают в памяти ставшие уже очень давними события середины декабря 1942 года на реке Мышкова, недалеко от Громославки.

В начало __↑

БОИ ЗА ХУТОР ВОРОШИЛОВ.

В первых числах февраля 1943-го больше недели нам пришлось вести тяжелые бои за этот очень небольшой населенный пункт, обозначенный только на крупномасштабных топографических картах. Хутор, насчитывающий всего пару десятков строений, немцы превратили в важный опорный пункт своей обороны на пути к промышленному центру Донбасса Ворошиловграду. Вероятно почти у каждого, кто возвратился с войны, в памяти остались никогда не фигурировавшие в официальных фронтовых сводках поселки и высотки, рощи и овраги. У меня подобной зарубкой в памяти остался этот хуторок. Темп нашего наступления на город Ворошиловград тогда замедлился. Противник почти постоянно контратаковал, бросая в бой крупные силы танков, САУ и бронетранспортеров с пехотой. Поэтому батареи моего дивизиона очень часто выдвигалась на танкоопасные направления. Я был на огневых шестой батареи, когда появилась очередная группа вражеской бронетехники. Батарея открыла огонь, и командир орудия сержант Максимов с первого выстрела поразил немецкий средний танк. А когда осколками была повреждена панорама орудия и ранен наводчик, Максимов сам навел орудие через ствол и подбил еще один танк. Не могу сейчас вспомнить всех отличившихся в этом тяжелом бою. Контратака немцев была отбита и вражеские танки стали отходить к исходным позициям. Но в эти минуты на ОП батареи совершили налет немецкие пикирующие бомбардировщики Ю-87. Прямым попаданием бомбы было уничтожено вместе с расчетом одно орудие, а старшему на батарее лейтенанту Дьякову оторвало обе ноги. Истекая кровью, он продолжал отдавать команды, пока мы не перенесли его в укрытие. Тщетно пытался остановить кровотечение. Помогал мне прибежавший к нам на помощь санинструктор соседней батареи Шанко Абакиров. Потом прибежала врач 320-го Вера Михайловна Зарубина. Но спасти Дьякова так и не смогли. Он скончался от большой потери крови. Ясно помню, как на моих глазах погиб почти весь орудийный расчет Максимова - погибли Мальцев, Абдураев. Взрывом бомбы на куски разорвало Михайлова. Раненого Максимова заменил заряжающий Сотников.

Таким мне запомнился один из дней боев на подходах к хутору. А таких дней было семь или восемь. И все они проходили в тяжелых кровопролитных боях. Когда поддерживаемым нами пехотинцам из стрелкового корпуса 3-й Гвардейской Армии удалось окончательно выбить немцев с занимаемых ими позиций, там оставались только дымящиеся развалины. Даже после окончания непосредственных боевых действий за это маленький клочок земли, немцы еще несколько дней продолжали бомбить его с воздуха. Сейчас, через много лет, вспоминая события военных лет, в памяти оживают и картины боев за этот маленький населенный пункт, не значившийся на картах и не названный во фронтовых сводках. Сколько жизней там было потеряно, сколько товарищей осталось там навечно.

В начало __↑

ХУТОР ДАВЫДО-НИКОЛЬСКИЙ.

Этот населенный пункт на пути к Ворошиловграду остался в памяти однополчан.

Стояли очень сильные морозы и когда, после тяжелого марша по бездорожью, минуя овраги и снежные заносы, трактора с гаубицами достигли окраин этого небольшого поселения, мы надеялись хотя бы немного отогреться и передохнуть под кровлями сохранившихся на окраине хутора строений. Поддерживаемый дивизионом стрелковый батальон вел бой с немецкой пехотой впереди нас, примерно в полутора километрах от Давыдо-Никольского. Огневики развернули свои позиции на западной окраине поселка, разведчики пошли с комдивом выбирать место для НП, а КП расположился в крайних постройках восточной окраины хутора. Все были заняты своими делами. Связисты тянули провода на ОП батарей, старшина с поварами колдовали около полевой кухни. Но наш относительный покой оказался недолговечен. Примерно через час хутор подвергся атаке немецких пикировщиков. Действовали они, не встречая никакого противостояния. Зенитки в нашем районе отсутствовали, наши истребители так же не появлялись. Немцы имели тогда явное превосходство в воздухе. Сменяя друг друга над ОП зависали их Ю-87. Кто бывал на войне, вероятно помнит манеру этих «стервятников» - включать при пикировании сирены. В эти же минуты начался обстрел ОП артиллерией. Усиливался ружейно-пулеметный огонь на передовой. Все признаки свидетельствовали о контратаке со стороны противника. А мы были вынуждены почти бездействовать, так как НП еще не был развернут и связь с пехотой только налаживалась. Вероятно это состояние незащищенности и ограниченной возможности нанести ответный удар особо запомнились. Пришлось выдержать несколько волн немецких пикировщиков. Сколько их было и сколько бомб сыпалось на нас, сказать затрудняюсь. И точной даты этого тяжелого дня не помню. Знаю только, что произошло это памятное тяжелое событие в конце января 1943-го. Рядом с нами в аналогичной ситуации был и дивизион из 320-го ГАП. Несмотря на бомбежки батареи все же открыли огонь по противнику. Стреляли по площадям. Под огнем противника наладили связь с командирами пехотных батальонов. Наши ястребки появились только во второй половине дня и немцы не могли уже вести себя так безнаказанно в воздухе. Ясно помню, как в перерывах между бомбежками, оставшиеся в живых лопатами старались откопать засыпанных землей товарищей. Не знаю многих фамилий погибших ребят. Помню только нескольких. Погиб замполит батареи лейтенант Марфенко, командир орудия Панин, наш телефонист Королев, писарь дивизиона Котельников. Всего погибших было человек пятнадцать. А ранения разной степени тяжести получило несколько десятков человек. Многие были контужены. Через сутки передовая сдвинулась в сторону Ворошиловграда километра на четыре. Погибших похоронили на северной окраине Давыдо-Никольского. А в памяти этот тяжелый день в Давыдо-Никольском остался, вероятно, навсегда. Очень тяжело было ожидать смерти от воющих пикировщиков, видеть падающие на головы бомбы и чувствовать себя бессильными дать достойный ответ врагу.

В начало __↑

РАБОЧИЙ ПОСЕЛОК.

В десятых числах февраля 1943 года боевые действия велись на подступах к Ворошиловграду. Дивизион развернул тогда КП в пригородном рабочем поселке. Несколько дней, проведенных в этом населенном пункте, запомнились. Немцы занимали окружающие поселок высоты и оттуда просматривали наши позиции. Особенно досаждали частые артиллерийские обстрелы района КП. Помню, что рядом с домами, где остановились «управленцы», выкопали несколько глубоких ровиков для укрытия личного состава. А основной маскировкой для нашей мех. тяги были только стены жилых домиков и сараев. Огонь противника наносил ощутимый урон и велся довольно точно. По-видимому наши позиции были хорошо видны немцам и их огонь корректировался с наблюдательных пунктов на высотах. Ранее мы привыкли к тому, что с наступлением темноты накал боевых действий снижался. Но в дни пребывания в рабочем поселке какая-то батарея противника, пристрелявшая наши дома, периодически устраивала обстрелы в ночные часы. Первые пару дней мы даже добрую половину ночи проводили на улице, в земляных укрытиях А потом привыкли и оставались в тепле, под кровлей. Надеялись на русский «авось». Запомнилась пара случаев пребывания в этом поселке.

В дивизионе с заданием замполита полка побывал мой приятель, комсорг полка Паша Сивоконев. Остался он с нами на ночь. Я размещался в одном домике с начальником связи Валерой Маджари и старшиной дивизиона Чермашенцевым. И Паша лег отдыхать вместе с нами. Спали на полу, подстелив плащ-палатки и накрывшись шинелями. Среди ночи начался очередной арт. обстрел. Один из снарядов разорвался совсем рядом. Взрывом сорвало дверь, выбило стекла в окнах, а несколько осколков попали внутрь помещения. Один из них пробил ведро с водой, которое стояло на табурете рядом с нашим «ложем». И вся вода из ведра вылилась на наши головы. Это ЧП вызвало у «пострадавших» совершенно разную реакцию. Чермашенцев ругал гадов-немцев матом. Валера отнесся к событию спокойно. А мы с Пашей восприняли его, как повод повеселиться. Почему-то нам было очень смешно. В душе, несмотря на уже «солидный» опыт жизни на войне, мы оставались мальчишками…

Я пережидал очередной обстрел позиций КП в одной из щелей рядом с домом, где размещался штаб дивизиона. Пара снарядов разорвались в непосредственной близости от нас. Мы прислушивались к выстрелам орудий и примерно рассчитывали время, когда после выстрела прозвучит разрыв и просвистят осколки. В ровике я был один, когда сверху прямо на меня спрыгнул кто-то еще. Кроме веса упавшего я еще весьма больно ушибся об его автомат. Реакция с моей стороны была естественная. Первые слова в адрес неизвестного были далеко не благозвучные. А потом, когда мы кое-как разместились в узкой щели, я узнал своего соседа. Это был командир батареи из 1-го дивизиона старший лейтенант Стулин, с которым уже пришлось встречаться ранее. Дальше наше собеседование проходило вполне миролюбиво, и расставались мы после окончания обстрела доброжелательно. Впоследствии, в период боев на подступах к Запорожью, когда я перевязывал ранения Стулина и командира 1-го дивизиона Миши Доброхотова, мы вспомнили нашу «беседу» с ним накануне штурма Ворошиловграда.

В начало __↑

ИЗЮМСКИЙ ПЛАЦДАРМ.

Город Славянск, известный бальнеологический курорт Северного Донбасса, был одним из первых крупных населенных пунктов, который мы освободили в ходе наступательных боев с Изюмского плацдарма в августе 1943 года. В августе 1978 года в этом красивом зеленом городке встретилась группа ветеранов 25-й ГАБр. Приехали мы туда не из-за лечебных соляных ванн и целебных минеральных вод. Совет ветеранов бригады организовал встречу однополчан через тридцать пять лет после завершения тяжелых и длительных боев на этих землях. Мы посетили памятные места, где воевали летом 1943 года. Побывали в Семеновке, Малой Камышевахе, Долгенькой, Глинном, Богородичном, Банном, Голой Долине, Изюме. Возложили цветы к мемориалам павших товарищей. Завершили свою поездку в Донецке, где встретились с ветеранами других бригад нашей дивизии, собравшихся там, чтобы отметить 35-летие боевых действий 7-й АДП на Изюмском плацдарме.

Признаюсь, что в те уже очень далекие годы не представлял себе стратегической значимости нашего Изюм-Барвенковского участка фронта.

Только впоследствии, после завершения Орловско-Курской наступательной операции, можно было понять причины столь упорного и ожесточенного характера боевых действий летом 1943-го. Обе стороны тогда готовились к большим летним наступательным операциям. Накапливались силы и средства. Верховное командование держало в наших ближних тылах армии Резервного и Степного фронтов. За нашими спинами строили укреп. районы. Готовились к отражению крупных бронетанковых армад противника. И Изюм-Барвенковский выступ и Орловско-Курская дуга по своей конфигурации являлись участками линии фронта, позволяющими в случае прорыва обороны взять в котел много армий, десятки вражеских дивизий. Для нас это было бы повторением успеха Сталинградской битвы. Для немцев - реваншем за поражения под Москвой и Сталинградом и возможностью переломить ход войны в свою пользу. О готовящихся крупных наступательных операциях знали обе стороны. Но где и когда они начнутся, командование знало далеко не все. Начала наступления ждали и у нас и севернее, у наших соседей на Орловско-Курском направлении. А второй эшелон, армии Степного и Резервного фронтов, могли быть перенацелены в нужных направлениях уже в ходе начавшегося наступления. Упорные бои на Изюмском плацдарме, вероятно тогда носили упреждающий характер, прощупывающий противника и отвлекающий на себя его силы и средства.

О тяжелейших боях на плацдарме в районе Изюма, за каждый овраг и рощу, за населенные пункты, от которых оставались одни названия и которые были стерты с лица земли, можно вспомнить много. Ограничусь только несколькими очень короткими штрихами. Под Богородичным получил свое первое осколочное ранение. Под Долгенькой под плотным пулеметным огнем преодолевал по-пластунски участок, названный нами «полем смерти» и вытаскивал оттуда волоком на плащ-палатке тяжело раненого товарища начальника разведки дивизиона Колю Бондаренко. Там же, где то под Долгенькой, погиб при бомбежке майор Никифоров, начальник тыла полка, который в июле 1942 года привез меня в 124-й. Помню, как готовилось очередное наступление в районе села Крымки. Перед арт. подготовкой получили обращение Военного Совета фронта. А потом поддерживали в тяжелых кровопролитных боях соединения 8-й Гвардейской Армии генерала Чуйкова. В районе Голой Долины очень большие потери понесла гвардейская стрелковая дивизия любимца Чуйкова - комдива Батюка. Мы посетили мемориал павшим в селе Голая Долина. На больших мраморных плитах перечислены фамилии погибших в боях за этот населенный пункт. Мраморные доски двухметровой вышины стоят там вплотную друг к другу и выгораживают большую прямоугольную площадку. Сколько там похоронено ребят - трудно себе даже представить. Много тысяч. Недаром эту деревню мы переименовали в «долину смерти». Пытались найти фамилии однополчан - старшины Коваленко, командира орудия Васина, разведчика Сурикова. Так и не нашли. Сам Чуйков побывал в ходе боев на НП нашего командира полка Полевого. Был чем то очень недоволен и, как рассказывал потом наш начальник разведки Борис Радченко, ругал Полевого матом и даже замахивался на него палкой. В Славянск мы вошли примерно в двадцатых числах августа. Потом заняли Краматорск. И завязались бои на Запорожском направлении.

Такими запомнились некоторые события июля - августа 1943 года на правобережном плацдарме в районе города Изюма.

В начало __↑

НИКОПОЛЬСКИЙ ПЛАЦДАРМ - ВЫСОТА 79, 1.

На этом левобережном плацдарме противника южнее Запорожья мы вели бои три месяца, с двадцатых чисел октября и до конца декабря 1943 года. За это время произошло много памятных событий. Предпринималось несколько попыток ликвидировать плацдарм силами 3-й Гвардейской и 5-й Ударной армий. Отбивались многочисленные контратаки противника с использованием тяжелой бронетехники, в том числе прибывшей из Африки танковой армии Роммеля. Немцы упорно обороняли этот участок левого берега Днепра, прикрывающий подходы к Никополю - важной сырьевой базе, поставляющей стратегическое сырье для военной промышленности Германии. С плацдарма немцы намечали проведение наступательных операций для соединения со своей группировкой, окруженной в Крыму. Планировали они и восстановить свои утраченные позиции в Донбассе. Все это предопределило особо ожесточенный характер проходивших на плацдарме боев.

Названия населенных пунктов на Никопольском плацдарме - Большая и Малая Белозерка, Каменка-Днепровская, Верхний Рогачек и др. остались в нашей памяти. О боях за некоторые важные с точки зрения военачальников географические точки можно прочитать в воспоминаниях воевавших на плацдарме командармов - Лелюшенко и Цветаева. А мне захотелось поделиться воспоминаниями об одном из боев местного значения, нигде и никем не упоминавшемся. О бое за высоту 79, 1. Волею случая я оказался там и стал невольным свидетелем этого заурядного с точки зрения военной стратегии сражения.

Наши батареи занимали тогда позиции в открытой степи, в нескольких километрах от Большой и Малой Белозерок. Равнинная местность просматривалась с занимаемых противником высот. Лишь кое-где возвышались холмы и небольшие курганы Одна из таких высот, имевшая отметку 79, 1, уже несколько раз переходила из рук в руки. Ранее, когда высота находилась у немцев, наши командиры батарей пристреляли ее в качестве репера. В середине декабря эту высоту отбили у немцев. Передний край проходил примерно в трехстах метрах от нее. С комбатом 4-й Георгием Эрном мы были дружны. Побывав у нас на КП дивизиона, Жора пригласил меня к себе в гости. Он расхваливал свой блиндаж на новом НП, который оборудовали как раз на высоте 79, 1. При этом свои наблюдательные пункты на этой высотке сделали два комбата нашего полка - Эрн от 2-го дивизиона и Зинков - от 1-го дивизиона. Утро было спокойное, погода благоприятная. И я направился в гости к своему приятелю вместе со сменным телефонистом из 4-й батареи. А через минут двадцать после моего прихода «в гости» немцы начали мощную контратаку на довольно широком фронте и при поддержке тяжелых танков и САУ. В бой тогда вступили все три гаубичных артполка нашей бригады, которые создали на пути врага огневой заслон. Возвращаться с НП в разгар боя я не мог. Во-первых, присутствие медика на поле боя было к месту - могли быть пострадавшие, нуждающиеся в медицинской помощи. Да и находиться в окопах и траншеях при сильном обстреле было безопаснее, чем бежать по открытой местности под постоянным обстрелом со стороны противника. Решили, что я останусь с ребятами. Связь работала, и Эрн сообщил к нам на КП о том, что «доктор» на НП 4-й батареи. Немцы возобновляли свои атаки несколько раз, но успеха не добились.

Световой день в декабре короткий. Вероятно часов в шесть-семь вечера, уже в полной темноте, большая группа автоматчиков при поддержке танков стала обходить высоту с флангов. Справа от нас им удалось продвинуться в наши тылы метров на 500-600, слева - метров на 300. Оборонявшаяся впереди пехота отошла и высоту удерживали только находившиеся на НП разведчики и связисты. Использовали личное оружие, отбивались гранатами. Я тоже отстреливался из взятого у раненого разведчика ППШ. Эрну и Зинкову удалось остановить человек пятнадцать отступавших пехотинцев, и они заняли нижние траншеи на скатах высоты. Совместными усилиями удалось даже освободить часть уже захваченной противником траншеи. Высота 79, 1 снова была полностью в наших руках. Но атаки продолжались, и численный перевес был на стороне противника. Тогда Жора Эрн решил вызвать огонь батареи на себя. Высота ведь была пристреляна, как репер. По ней успешно вели огонь, когда она находилась в руках у немцев. Счастье, что несмотря на сильный обстрел в течение многих часов, связь продолжала работать. Эрн передал команду открыть огонь всей батареей по координатам высоты: «Репер №1». Беглый огонь четырех гаубиц сделал свое дело. Снаряды легли точно в цель. И серия разрывов покрыла всю высоту. Было очень страшно. Но мы находились в укрытиях, а немцы - на открытой местности Они несли большие потери. Некоторые, побросав оружие, пытались с поднятыми руками добежать до траншей. Было не до пленных, и их снимали огнем из личного оружия. Чуть позже подошли наши резервы, контратака противника окончательно захлебнулась и они отошли к исходным рубежам. Вызванный нами огонь «на себя» не обошелся и для нас без потерь. Погибло несколько пехотинцев, сидевших в первой траншее. Был ранен наш разведчик Андриенко, контужен радист Было еще человек шесть легко раненых. А вокруг высоты остались две подбитых немецких самоходных установки и лежали трупы убитых автоматчиков. Сколько - не знаю. Но много. Мне оставалось только помочь эвакуировать наших раненых в ПМП. Думаю что в сводках за этот день, подаваемых штабами, бой за высоту 79, 1 особо не выделялся. Это был один из частых боев, проходивших под наименованием «бои местного значения».

В начало __↑

ФОРСИРОВАНИЕ СВИРИ.

Мы прибыли на станцию Оять 16-го июня 1944 года. Эшелоны с подразделениями дивизии шли без задержки, «зеленой улицей», и путь с юга на север, от станции Раздельная до Ояти, занял всего трое суток. Разгружались ночью, где-то в лесу. Уже знали, что находимся недалеко от города Лодейное Поле, что будем участвовать в готовящейся наступательной операции. Знали, что стабильная оборона по берегу Свири поддерживалась Карельским фронтом с конца 1941-го. За два с половиной года финны имели возможность создать по правому берегу этой широкой и полноводной реки полосу долговременных оборонительных сооружений. Мне трудно сейчас восстановить подробности проведенной наступательной операции на Свири. Попробую рассказать только о том, что видел сам и хорошо помню.

Прибытия в состав Карельского фронта сил и средств для предстоящей наступательной операции ожидали. Были подготовлены места для размещения огневых позиций артиллерийских и минометных частей, завезены запасы снарядов, горючего для средств тяги. Мой комдив Ваня Тумаренко сказал, что для нас уже выявили и определили ряд огневых точек, узлов обороны противника, цели для подавления огнем в ходе предстоящей арт. подготовки. Рядом с нами, в лесистой местности и в пригородах Лодейного Поля, расположились десантники 37-го гвардейского стрелкового корпуса генерала Миронова - 98-я 99-я и 100-я Гвардейские воздушно-десантные дивизии. Прибыло так же несколько подразделений ГМЧ. Выше нас по течению реки находились плотина и водохранилище Свирской гидроэлектростанции. Плотина со шлюзами и сама ГЭС были с конца 1941 года в руках у противника. Существовала прямая угроза срыва операции форсирования мощной водной преграды, так как массовый сброс воды из водохранилища смыл бы плавсредства и не позволил навести понтонную переправу. Поэтому командованием фронта несколько раз предпринималась попытка разрушить створы шлюзовых ворот и слить огромные массы воды, накопленной в водохранилище. Все попытки выполнить эту операцию прицельным бомбометанием ожидаемого эффекта не принесли. Штурмовики сделали несколько налетов на плотину но бомбы падали рядом со шлюзами, так и не повредив их. Разрушить створы шлюзовых ворот поручили артиллеристам. Это была важная часть подготовки планируемого форсирования Свири, и поручили ее выполнение 17-й ПАБр нашей дивизии. Тяжелые 152мм пушки на руках, под прицельным огнем противника, выкатили на прямую наводку. Непосредственным исполнителем этой операции был капитан Кулешов. Тяжелые снаряды сделали в железных шлюзовых воротах большие пробоины, и вода из водохранилища стала вытекать. Примерно через сутки уровень воды в Свири и в водохранилище стали одинаковыми. За успешное выполнение поставленной задачи капитан Кулешов был представлен Командующим Карельским фронтом Мерецковым к званию Героя Советского Союза.

Попробую рассказать еще об одной запомнившейся мне операции - о «ложном» форсировании реки. Командный пункт моего дивизиона находился в паре сотен метров от впадения в Свирь ее притока - небольшой реки Лудянка. Там, скрытно от противника, проводилась подготовка этой отвлекающей операции. Я был одним из очевидцев ее подготовки. На берегу Лудянки были сделаны из бревен 12 больших плотов, на которые усадили по два-три десятка одетых в солдатскую форму чучел из соломы и веток. В шинелях, плащ-палатках и пилотках издали они смотрелись, как живые люди. У всех были муляжи автоматов, ручных пулеметов. В назначенное время плоты подогнали к месту впадения Лудянки в Свирь. Толкать плоты поручили двенадцати ребятам - десантникам из 37-го СК. Все они хорошо плавали и добровольно согласились на проведение этой рискованной операции. Рано утром 20-го июня мы обстреляли позиции финнов на правом берегу Свири. Вместе с нами несколько залпов дали «Катюши». И плоты с «десантом» вывели из устья Лудянки. Подталкиваемые пловцами они стали пересекать Свирь. Уловка удалась. Финны открыли огонь по «десанту», демаскируя свои огневые точки. А к месту ложного форсирования противник стал перебрасывать резервы, ослабляя оборону на других участках. С интервалом в несколько минут ниже по течению реки началась настоящая артиллерийская подготовка. Помню, что она была очень мощная и длилась часа три. Оборона противника была подавлена, большинство ДОТов разрушено. И через Свирь в нескольких местах пошли автомашины-амфибии со штурмовыми отрядами. В ходе операции был занят, а затем расширен плацдарм на правом берегу реки и сразу же, под прикрытием зенитчиков и нашей авиации, за пару часов наведена понтонная переправа. На правый берег стала переводиться бронетехника, артиллерия. К исходу дня мой полк воевал уже на правом берегу Свири. Знаю, что все двенадцать добровольцев, участников отвлекающего «ложного» десанта, остались живы. И все они получили за эту опасную операцию звания Героев Советского Союза.

В Лодейном Поле мне пришлось трижды побывать в послевоенные годы. Город, более тысячи дней находившийся на самом переднем крае и полностью тогда разрушенный, помнит и чтит участников форсирования Свири. Там, в торжественной обстановке, мне довелось отметить тридцати –пяти, сорока и сорока-пятилетие Свирско–Петрозаводской наступательной операции. Старинный русский город, родина флота Российского, где строил свои первые военные корабли царь Петр, сейчас стал одним их промышленных центров на севере Ленинградской области. Запомнились факельные шествия ветеранов совместно с горожанами через весь город к мемориалу павшим воинам, посещение памятных мест форсирования реки. Были мы и участниками повторного «мирного» форсирования реки на военных катерах, когда во время переправы опустили в воду венки в память о погибших однополчанах. Побывали на экскурсии в Подпорожье, посетили Свирскую ГЭС, прошли к шлюзам, через которые сбрасывалась вода из водохранилища в июне 1944-го. Встретились с приехавшими на юбилейные торжества бывшими десантниками из 37-го СК, в том числе с двумя участниками «ложного форсирования»Свири. С одним из них, полковником в отставке, Героем Советского Союза Макаровым, я возвращался домой в 1989 году в одном купе поездом Петрозаводск-Москва В дороге он рассказал мне о некоторых дополнительных подробностях этой необычной операции.

В составе Карельского фронта наша дивизия воевала около двух месяцев. За успешное проведение Свирско - Петрозаводской наступательной операции 7-я АДП была тогда награждена орденом Красного Знамени. А все шесть ее бригад получили почетное наименование «Свирских». Об отдельных особо запомнившихся эпизодах боев в Южной Карелии я попытался вспомнить в уже написанных «Фронтовых миниатюрах».

В начало __↑

ДАМБА.

В конце сентября 1944 года мы перешли границу Югославии северо-восточнее Белграда. Воевать на территории этой страны пришлось всего около месяца. Наступали в северном направлении, к границам с Венгрией. Запомнился сложный и тяжелый марш полка в сторону города Петровград. Единственная пригодная для тяжелой техники дорога проходила по узкой насыпи, не имеющей на протяжении примерно двух десятков километров съездов. Колонна могла продвигаться по этой насыпи только в один ряд и в одном направлении. По обе стороны насыпи-дамбы местность была болотистая. Именно на этом сложном отрезке пути нас обнаружили и атаковали самолеты противника. Колонна не имела зенитного прикрытия, и огонь по самолетам можно было вести только из личного стрелкового оружия и нескольких ручных пулеметов. Не знаю точно, по какой причине облетавшие на бреющем полете колонну немецкие штурмовики не бросали бомбы, а только обстреливали. Мы оказались неспособны воспрепятствовать этим налетам огнем из стрелкового оружия. Шесть штурмовиков обходили колонну на бреющем полете, обстреливая ее из крупнокалиберных пулеметов. Потом наступал примерно двадцати-тридцати минутный перерыв, и снова следовала штурмовка. Таких облетов колонны немцы сделали по нашим подсчетам пять. Конечно, мы несли существенные потери. Люди могли укрываться от огня только под прикрытием техники, автомашин. В моем дивизионе тогда погибло два человека из 6-й батареи, а раненых набралось человек пятнадцать. В том числе был серьезно ранен командир пятой батареи. После оказания им посильной помощи везли пострадавших с собой.

Обратного пути не было. Две серьезно поврежденных автомашины пришлось столкнуть с насыпи под откос, чтобы колонна могла продолжать движение. Этот сложный участок дороги преодолевали часа три, когда дамба наконец закончилась и технику удалось рассредоточить. Потом пытались понять, почему противник ограничивался только обстрелами колонны. Бомбежкой немцы могли нанести нам гораздо больше вреда. Решили, что у штурмовиков где-то недалеко имелся полевой аэродром, но без запаса бомб. Облетев колонну и расстреляв боезапас, самолеты возвращались на базу, где дозаправлялись патронами и совершали следующую штурмовку. Тылы полка и ПМП передвигались в составе колонны. Как только появилась возможность, было принято решение развернуть ПМП на окраине ближайшего населенного пункта и, временно, до выяснения путей дальнейшей эвакуации, собрать там всех пострадавших в результате вражеской штурмовки. Потери среди личного состава в 1-м дивизионе были даже большими чем у нас. Для последующей эвакуации раненых ПМП выделили дополнительно два Студебекера. А колонна полка продолжила свое движение в сторону Петровграда.

Когда мы достигли этого небольшого города на северо-востоке страны, нас ожидала очень душевная и теплая встреча. Мы оказались первыми русскими, пришедшими с освободительной миссией в этот многострадальный край. В период немецкой оккупации в городе стоял отряд карателей. А западнее, в лесистом горном массиве действовал партизанский отряд. И каратели жестоко наказывали местное население в отместку за акции партизан. Нас обнимали, зазывали в гости. Помню старика серба, который повесил себе на шею небольшой бочонок вина и старался угостить каждого встречного русского. Серб и сам пил с каждым «братушкой». Люди плясали на улицах, пели. Мы видели, что население жило очень бедно. А по дороге в Петровград проезжали через два богатых села, брошенных жителями. В этих селах проживали немцы-колонисты, уехавшие вслед за отступавшими фашистами. Решили хоть немного помочь бедствующим жителям городка. С разрешения комдива и замполита отправили в ближайший пустующий поселок пару автомашин, загрузили Студебекеры домашним скарбом –теплой одеждой, одеялами, постельным бельем, кухонным инвентарем. И отдали все привезенное добро местному старосте, которого население уважало и которому верили.

В начало __↑

ДУНАЙ.

В памяти остался воспетый Штраусом Дунай. Но был он для нас тогда отнюдь не голубым. Форсировали эту широкую водную преграду в ночь с 4-го на 5-е декабря 1944 года. Огневые позиции полков бригады располагались на большом Дунайском острове Чепель, немного южнее Будапешта. Бои за левобережную часть венгерской столицы, Пешт, мы вели в ноябре 1944-го еще составе 7-й Гвардейской армии 2-го УФ. Но когда боевые действия шли уже на окраинах города, нас отвели с передовой и переподчинили 3-му Украинскому фронту. Временный «отдых» на Чепеле, когда скрытно велась подготовка к форсированию, я попытался описать ранее. Поэтому начну сразу с форсирования Дуная. Лично сам был только свидетелем артиллерийской подготовки. Но однополчане, вошедшие в состав корректировочных групп, переправлялись с первыми штурмовыми отрядами. А потом, уже с правобережного плацдарма южнее городка Эрчи, передавали по рациям команды на огневые позиции полков. О своих ощущениях в момент форсирования и в первые часы, когда был захвачен правобережный плацдарм, мне подробно рассказывали товарищи, непосредственные участники этой операции старший лейтенант Жора Эрн и младший лейтенант Ваня Абросимов.

Была темная, холодная декабрьская ночь. Моросил дождь, временами переходящий в снежную крупу. В назначенный час лодки и катера с буксируемыми плотами отошли от берега. Дул порывистый холодный ветер и грести было тяжело. Сильное течение сносило плавсредства, выдерживать заданное направление было трудно. А Дунай был темный, мрачный. Вода казалась черной. Ночь и внезапность помогли почти беспрепятственно пройти до половины широкой реки. Поэтому когда переправу обнаружил противник, часть плавсредств вошла в своеобразную «мертвую зону», которая не простреливалась с высокого правого берега. На берегу пришлось сразу залечь, так как при попытке броском достичь первых вражеских траншей несколько человек подорвались на минах.  Вся прибрежная полоса и откос оказались густо минированы. Вперед пошли саперы, чтобы сделать проходы в минных полях. А наши ребята-корректировщики, воспользовавшись вынужденной остановкой, развернули рации и связались с огневыми позициями полков на Чепеле. Точный огонь по выявленным целям помог штурмующим преодолеть крутой, заросший кустарником склон и ворваться в первую линию вражеских траншей. Завязался рукопашный бой, в ходе которого противник был выбит из своих окопов. Жора и Ваня рассказывали, как трудно было управлять огнем батарей. Темнота, дождь со снегом очень затрудняли видимость и цели засекали по вспышкам. Временами приходилось защищаться, отстреливаться из автоматов и бросать гранаты. Бой продолжался, а с левого берега сразу приступили к наведению понтонной переправы. На захваченный правобережный участок прибывало пополнение. Через пару часов захватили вторую, а затем третью линию траншей. К утру наступающие приблизились к окраинам Эрчи, где вскоре завязались уличные бои. Основная первоначальная цель была достигнута. На правом берегу бой вела уже достаточно мощная группировка наших войск и попытки противника сбить их с плацдарма контратаками оказались тщетны. Наступали уже в направлении на Мариахазу. А утром 5-го декабря, под прикрытием зенитчиков и нашей авиации, заработала понтонная переправа. На правый берег Дуная пошли танки, САУ и артиллерия. Наш полк переправлялся через Дунай днем 5-го декабря. И мне Дунай тогда так же не показался голубым. Огневые позиции полка развернули в ночь на 6. ХП. 45 года немного западнее Эрчи. Начиналась битва за Буду, правобережную часть столицы Венгрии. За форсирование Дуная в составе первых штурмовых отрядов и успешную корректировку огнем полков пяти ребятам из нашей бригады было присвоено высокое звание Героев Советского Союза. Остальные участники форсирования в ночь с 4-го на 5-е декабря 1944 года были награждены орденами Отечественной войны 1-й степени.

В начало __↑

БУДА.

Этот очень красивый старинный город, бои за который пришлось вести два месяца, остался памятен однополчанам. Но начну все же с нескольких дней первых боев на правобережном Дунайском плацдарме, на подступах к Буде. Противник тогда подтянул резервы и постоянно контратаковал. Часть тыловых служб дивизии оставалась еще на левом берегу Дуная. В том числе и дивизионная ОМСР. Мне пришлось сдавать своих раненых в медсанбат пехотной дивизии, полки которой мы тогда поддерживали. Кажется, это была 59-я СД 23-го СК 46-й Армии. Запомнились отдельные эпизоды боев тех нескольких дней. Один из них - гибель комбата из 320-го ГАП Алексея Челнинцева. Огневые позиции батарей моего дивизиона были рядом с ОП двух батарей из соседнего 320-го. Поэтому я стал одним из участников оказания первой неотложной помощи хорошо мне знакомому Леше Челнинцеву. Во время отражения контратаки немцев ему размозжило ногу прямым попаданием танковой болванки. Нога висела на остатках мягких тканей, были перебиты крупные кровеносные сосуды. Несмотря на все наши попытки, мы не смогли остановить кровотечение. Первую перевязку Леше сделала военфельдшер из 320-го Тоня Зубец. Потом прибежал мой санинструктор Безгин. Передали о Лешином ранении мне. И мы пытались помочь уже втроем. Леша скончался через полчаса от большой потери крови. Похоронили старшего лейтенанта Алексея Челнинцева 11-го декабря 1944 года на кладбище в Эрчи.

Несмотря на ожесточенные танковые контратаки, противник постепенно оставлял свои позиции. Бои шли уже на подступах к Буде. Был занят пригород столицы поселок Будакеси. Замыкалось кольцо окружения вокруг Буды. Помню, как Командующим фронтом Толбухиным была сделана попытка предотвратить разрушение старинного города с его многочисленными архитектурными памятниками и избежать дополнительных человеческих жертв. К окруженному гарнизону направили парламентеров с предложением о капитуляции. В нарушение общепринятых международных норм по парламентерам, шедшим с белым флагом, был открыт огонь и все они погибли. Тогда, после мощной арт. подготовки, начался штурм городских кварталов. Было очень трудно вести боевые действия в условиях узких улочек города с его старинными постройками, толстыми стенами и глубокими подвалами. Некоторые здания напоминали мне средневековые крепости, укрепленные замки феодалов со стенами из больших каменных блоков и узкими окнами–амбразурами. Помню, как трудно было выбивать противника из какого-то монастыря. Приходилось выкатывать тяжелые орудия на прямую наводку чтобы вести огонь по засевшим за толстыми стенами обороняющимся. Чтобы помочь штурмующим эти очаги сопротивления, надо было попасть снарядами в узкие окна-щели. При таких условиях боев мы несли потери. Именно там, в первые дни штурма Буды, погибли наш командир отделения связи старший сержант Сальков, старший радист сержант Аксенов, разведчики Орлов, Мелехов. Я знал этих ребят с первых дней своего пребывания на фронте, в период боев под Воронежем. Запомнилась еще одна смерть. На окраинах Буды погиб писарь штаба дивизиона Куликов. Погиб нелепо, случайно. Но на фронте бывали и подобные смерти. Ночуя в помещении одного из домов, он открыл незнакомый в те годы большинству из нас кран газовой плиты. А потом, по-видимому, не закрыл его до конца. Утром его обнаружили уже без признаков жизни. Несколько управленцев, связистов и топографов, спавших на полу в соседнем помещении, запаха газа не чувствовали, так как в их помещении была открыта дверь. А оказавшийся рядом с плитой Куликов заснул, а утром уже не проснулся.

Постепенно, дом за домом, сжималось кольцо вокруг окруженного гарнизона. Если мне не изменяет память, то Буду обороняли примерно 300 тысяч человек, а условия боев в городе помогали создавать мощные узлы сопротивления. Запомнился случай, когда я вместе с начальником связи дивизиона Володей Мотылем и группой из нескольких управленцев-связистов и разведчиков расположились на втором этаже недавно занятого здания. Шел бой за соседние дома, когда противник контратаковал, и его автоматчики проникли на первый этаж нашего дома. Пришлось держать оборону. Спасали гранаты, которыми мы отбивали попытки противника проникнуть на второй этаж. Когда контратака была отбита и на первом этаже уже были наши пехотинцы, на лестничных маршах с первого на второй этаж мы насчитали порядка десяти трупов немцев и мадьяр.

Участвовать в уличных боях нам довелось около трех недель. В конце декабря 1944-го, из-за обстановки на фронте, все три полка 25-й бригады вывели из города и направили на усиление внешнего кольца окружения. Тяжелые бои вокруг Буды продолжались в январе, феврале и первой половине марта 1945 года. Пришлось отражать яростные атаки немцев, крупные силы элитных танковых и мотомеханизированных дивизий противника, пытавшихся ликвидировать правобережный плацдарм на Дунае. Бои в самой Буде завершили только 13-го февраля 1945 года. Но были еще тяжелые бои под Секешфехерваром, бои на перешейке между озерами Балатон и Веленце. Только в конце марта удалось окончательно переломить ход боевых действий на правом берегу Дуная и продолжить наступление к границам Австрии.

В Будапеште я побывал уже в качестве туриста в начале восьмидесятых годов. Видел восстановленные величественные мосты через Дунай. Постоял на мосту Маргаретт, где пришлось быть в 1944-м. Посмотрел на здание венгерского парламента. Помнил это здание во время боев за город с врезавшимся в фасад нашим самолетом-штурмовиком ИЛ-2. Посетил Рыбацкий бастион и королевский замок, где фотографировались мои однополчане в феврале 1945-го. На горе Геллерт, возвышающейся над Будой, нашел мемориальную доску с фамилиями ребят, погибших при форсировании Дуная. Нашел среди них и фамилию моего двоюродного брата, капитана Якова Шварцмана, командовавшего ротой автомашин-амфибий и погибшего в ночь с 4-го на 5-е декабря 1944 года. О том, что нам с ним довелось воевать где-то рядом, я узнал только после войны.

О Будапеште, конечно, всегда помню. И почему-то вспоминаю не Пешт - современный европейский город с широкими улицами и многоэтажными зданиями, а Буду, ее сохранившиеся до сих пор шедевры средневековой архитектуры и места, памятные с далеких годов нашего трудного военного знакомства.

В начало __↑

КИШКУНФЕЛЕДЬХАЗА - КЕЧКЕМЕТ.

После взятия Сегеда наступление велось по левому побережью Дунайской равнины. Помню, что упорные бои шли за каждый небольшой населенный пункт, за так называемые «господские дворы» - земельные наделы и хутора, принадлежавшие зажиточным хозяевам. Воевали венгры, в отличие от румын, упорно. В силу своей «мирной» военной профессии и скромной должности я знал и запомнил относительно немного. А из географических точек по дороге на Будапешт, особо запомнились города Кишкунфеледьхаза и Кечкемет.

Перед Кишкунфеледьхазой пришлось расстаться с моим любимым комдивом. Ваня Тумаренко получил тогда тяжелую тупую травму грудной клетки. Его придавило бревнами наката блиндажа на НП после прямого попадания в блиндаж снаряда. Я отвез Ваню в дивизионную ОМСР, а затем - в ближайший армейский госпиталь. Дивизион принял начальник разведки полка Борис Радченко. Бои шли уже на окраинах Кишкунфеледьхазы. Часть позиций на переднем крае занимал румынский стрелковый корпус. А мы поддерживали огнем один из полков румын. Не знаю подробностей, но как я понял впоследствии, румыны вовремя не заняли предназначенный им участок фронта и наш дивизион остался без пехотного прикрытия. Помню, что вместе с двумя ребятами-управленцами был на пустующей, брошенной хозяевами мызе. С интересом рассматривал красочные иллюстрации в мадьярских журналах – портреты регента Хорти с семьей, приемы каких-то делегаций в королевском дворце. Внезапно в «тылу» у нас началась ружейно-автоматная стрельба.

Мы успели добежать до огневых позиций ближайшей, шестой батареи. Рядом, чуть левее, были позиции 7-й батареи. Оказалось, что беспрепятственно, прямо на огневые, со стороны, которую мы считали своим тылом, прорвался большой отряд кавалеристов - мадьяр. На шестой батарее командир огневого взвода Викулов смог быстро организовать оборону позиций и рассеял кавалеристов, открыв огонь прямой наводкой шрапнелью. Я к этому времени перебежал на 7-ю батарею, которой командовал Жора Эрн. Людей не хватало и мы с Жорой вдвоем разворачивали тяжелую гаубицу, чтобы можно было вести огонь прямой наводкой в нужном направлении. Память об этой физической перегрузке у меня осталась на всю последующую жизнь (травматический поясничный радикулит). Гаубицу мы все же смогли развернуть и так же обстреляли мадьяр шрапнелью. В разгар этого короткого боя я получил пулевое ранение левого предплечья с повреждением кости. Рану мне перевязал Жора Эрн и у него на батарее я провел ночь.

Брешь на передовой перекрыли соседи из нашей стрелковой дивизии. А румыны вышли на предназначенные для них позиции с опозданием в несколько часов, когда огневой бой уже завершился. О том, как я побывал в дивизионной ОМСР и почему меня оттуда очень быстро вернули в полк, я уже вспоминал ранее. В Кишкунфеледьхазу, когда она была полностью очищена от противника, возвратился с загипсованной рукой и долечивал ранение у себя в дивизионе. Сняли гипс перед Пештом. Так что в Кечкемете я еще был «ограниченно годный» и пользовался в тяжелых ситуациях помощью своего опытного санинструктора Леши Безгина. События в Кечкемете развивались довольно трудно. Не знаю подробностей, но там погибла группа управленцев из штаба 7-й АДП, в том числе начальник разведки дивизии майор Вифлеемский. Рассказывали, что противник довольно успешно контратаковал и спасли ситуацию подоспевшие мотострелки и танки из знакомого нам по предыдущим совместным операциям 4-го Гвардейского ММК. Потом линия фронта продвинулась за пределы городских окраин. Хорошо запомнил, как мимо нас в прорыв вражеской обороны прошла колонна наших танков, САУ и мотопехоты. Говорили, что соседи справа успешно продвигаются в сторону столицы Венгрии, что до Пешта остается тридцать-сорок километров.

На этом вроде бы мажорном тоне произошло запомнившееся мне событие, очевидцем которого довелось стать. Получили приказ занять новые огневые позиции северо-западнее Кечкемета. Колонна дивизиона вытянулась вдоль городской улицы, выходящей в сторону шоссе Кечкемет - Будапешт. Я находился в замыкающем колонну Студеебекере штаба дивизиона. Именно в момент передислокации дивизиона, левее нас, параллельно окраинам Кечкемета, появилась большая колонна немецких танков. Танки шли через виноградники и их головные машины уже пересекали шоссе. Произошло это в момент, когда Студебекеры с прицепленными орудиями подтягивались к крайним домам и должны были выехать за пределы прикрывающих их городских строений. Переднюю машину колонны вел Костя Ельпидефоров, опытный шофер, воевавший в полку с первых дней его формирования. На подножке Студебекера стоял наш комбат Коля Бредихин. Я, находясь в хвосте колонны, слышал только нарастающий гул моторов и был уверен, что это продолжают подходить машины 4-го ММК. О дальнейшем расскажу уже со слов очевидца, комбата Бредихина : « Колонна дивизиона тронулась и моя машина стала выходить за пределы прикрывавшего нас крайнего дома. И тут я ощутил сильный толчок, машина содрогнулась, ее лобовое стекло разлетелось на мелкие осколки, а меня самого забрызгало какой-то липкой массой. Машина резко свернула с дороги и уперлась в стену каменного здания, перекрыв проезд. Я уже видел колонну немецких танков и решил, что Костя прячет машину от обстрела. Заглянул в кабину. То, что увидел, потрясло меня. Костя сидел на своем месте, крепко сжимая руль. Но он был… без головы. Это брызги его мозга попали на меня. Прямым попаданием танковой болванки ему снесло голову…»

Со слов ребят из первых машин нашей колонны, немецких танков было не менее пяти десятков. Их танки могли легко уничтожить нас огнем и раздавить танковыми траками. Все наши гаубицы были прицеплены к машинам, и развернуть их для боя мы тогда не могли. Однополчане - участники описываемых событий до сих пор вспоминают Костю Ельпидифорова с особым теплом и благодарностью. Мне до конца так и остается непонятным, как Костя смог в доли секунды инстинктивно, принять единственное правильное для подобной ситуации решение. Как он смог, расставаясь с жизнью мгновенно отвернуть свой Студебекер, перекрыв выдвижение колонны дивизиона, которая выходила под огонь и гусеницы вражеских танков. Погибая сам, он спас жизни очень многих товарищей Немцы видели только нашу головную машину, расстреляв которую продолжили свое продвижение вдоль окраин Кечкемета и скрылись за лесопосадкой. Похоронили Костю Ельпидифорова в 4-х километрах восточнее Кечкемета, рядом с железнодорожной насыпью.

В начале восьмидесятых годов группа москвичей-ветеранов дивизии участвовала в организованной Обществом Советско-Венгерской дружбы поездке по Венгрии. Побывали они и в Кечкемете. Тогда еще бережно оберегались мемориалы погибшим воинам. У меня есть сделанная ребятами фотография места захоронения в центре Кечкемета группы погибших там однополчан, в том числе «кавалера четырех орденов майора Вифлеемского». Могилу Ельпидефорова не нашли. А я, даже сейчас, через шесть десятков лет, при упоминании названия «Кечкемет» всегда вспоминаю Костю.

В начало __↑

ВЕЛИКАЯ КИКИНДА.

 Бой на подступах к этой большой сербской деревне остался в памяти. Когда колонна автомашин дивизиона миновала Бечей, резко изменился рельеф окружающей местности. Мы двигались по узкой дороге, вдоль какой-то горной речушки с быстрым течением. И с обеих сторон дороги были мрачные скалистые высоты со скудной растительностью. Знали, что места эти считались партизанским краем, что именно в горах на севере Югославии активно действуют отряды народных мстителей. Не могу утверждать точно, но потом слышал от ребят что под Великой Кикиндой нас в очередной раз подвели «союзники» - румыны. Предстояло развернуть огневые позиции на подходе к этому большому населенному пункту, где по плану уже надлежало быть поддерживаемому нами румынскому СП. Когда Студебекеры с гаубицами стали выходить из мрачной скалистой лощины на открытое пространство мне даже стало как-то радостнее на душе. Впереди, примерно в паре километров, видны были дома. Но никаких следов румынской пехоты мы не обнаружили. Миша Носков с группой разведчиков пошли по направлению к деревне, а Тумаренко решил развернуть огневые, не дожидаясь результатов разведки. И поступил мудро. Машины с орудиями еще не успели развезти все гаубицы на предназначенные им места, когда со стороны деревни послышалась автоматная стрельба. Разведгруппа бегом возвратилась, потеряв одного человека убитым. А впереди и сзади наших, еще не оборудованных ОП стали рваться мины. Через пару минут огонь вели не только минометы, но и арт. батареи противника. Показалась цепь немецких автоматчиков. Видимость была отличная и панорама боя хорошо просматривалась. За первой цепью наступающих последовала вторая. Силы были явно неравные. Наступающих было не менее батальона, а с окраин деревни к ним подходило пополнение Вероятно, в Кикинде нас ожидал немецкий стрелковый полк Стали спешно окапываться. Открыли ответный огонь. Противник нес потери но продолжал упорно продвигался вперед и стал обходить с флангов плохо подготовленные к бою позиции. Предстояло вести бой не успев окопаться и не имея пехотного прикрытия. Отстреливались из личного оружия. Близость противника позволяла уже бросать гранаты. Появились убитые и раненые. Нескольким оказал первую помощь, но, признаюсь, что больше пришлось стрелять из автомата, чем перевязывать. Ситуация боя явно складывалась не в нашу пользу. Немцы уже обошли слева, и стрельба слышалась за нашими спинами.

А потом события стали развиваться по непонятному сценарию. В тылу у немцев, на окраине деревни, началась какая-то суматоха. Раздалось несколько взрывов. Непонятная нам стрельба по противнику возникла и на наших флангах. Хорошо помню, как наступающие автоматчики противника стали отходить в сторону окраин Кикинды. Огонь по ним велся с нескольких сторон, и с флангов и с тыла. На наших глазах они из наступающих превратились в отступающих. Через полчаса огневой бой завершился. Немцы оставили деревню, а мы смогли увидеть своих спасителей. Помогли югославские партизаны. Хорошо зная местность и имея поддержку со стороны местного населения, они атаковали немцев с тыла и флангов и заставили отступить. Ночь провели уже в деревне. А румыны вышли на предназначенные им позиции лишь на следующий день. В бою под Великой Кикиндой мы потеряли убитыми пять человек. Получили ранения человек пятнадцать. Но не окажи нам тогда нежданную и очень своевременную помощь партизаны, могли погибнуть все.

В начало __↑

МЕЖДУ БАЛАТОНОМ И ВЕЛЕНЦЕ.

Секешфехервар, Шерегельеш, Корчма, Гардонь – названия этих населенных пунктов остались в памяти. Несмотря на успешное завершение в середине февраля 1945 года боев в самом Будапеште и ликвидацию окруженной там группировки противника, накал боевых действий оставался очень велик. Приходилось отражать яростные атаки наступающих со стороны Комарно немецких танковых дивизий. Фашисты прилагали усилия, чтобы переломить в свою пользу ход военных действий в юго-восточной Европе. Мы уже знали, что основное внимание придавалось нашему участку фронта и что именно сюда стягиваются элитные танковые и мотомеханизированные дивизии противника, снятые с запада. Не считаясь с потерями, немцы старались ликвидировать правобережный плацдарм на Дунае, превратив эту широкую и полноводную преграду в рубеж своей обороны. Вторую половину февраля и начало марта 1945-го мы вели бои на участке 1-го Гвардейского укрепрайона (УР) между двумя озерами – Балатон и Веленце. Потом пехотинцев укрепрайона сменила 3-я воздушно-десантная дивизия.

С позиции своей скромной военной должности и ограниченного кругозора не берусь описывать события тех тяжелых для моего дивизиона дней. Ограничусь только парой примеров. Тем, что видел сам, и что происходило в моем присутствии.

Это было 10-го или 11-го марта. Немцы наступали севернее Шерегельеша, овладели поселком Серечень и их танки шли в направлении на Гардонь. Завязался бой около господского двора Зичиуй-Фалу. Я был на 5-й батарее старшего лейтенанта Гомана, когда перед нами появилось примерно полтора десятка танков в сопровождении автоматчиков. Огонь по танкам вели с закрытых позиций, и остановить продвижение немцев мы не смогли Немцы вышли на позиции соседней с нами 3-й батареи 1-го дивизиона. Оказалось, что ни у нашей 5-й, ни у соседней 3-й нет пехотного прикрытия. Пришлось вести бой с просочившимися на позиции 3-й батареи немцами. Мы заняли тогда круговую оборону, выделив для борьбы с автоматчиками пулеметные расчеты от каждого орудийного окопа. Слава богу, к этому времени имелось достаточно автоматического оружия для ведения самостоятельного боя. Автоматчиков удалось частично уничтожить, остальных оттеснили с огневых позиций. Возглавивший контратаку замполит 1-го дивизиона капитан Иванов получил тогда смертельное ранение. Узнав о ранении Иванова, я прибежал на позиции 3-й батареи, но ничем помочь не смог. Вместе с Ивановым погибло еще пять наших ребят, и человек десять получили ранения. Огнем 3-й батареи были подбиты три немецких средних танка. А огнем танковых орудий повреждены две гаубицы.

На следующий день тяжелый бой с танками и мотопехотой противника приняла наша 7-я батарея. Танковую атаку батарейцы успешно отбили. Но вскоре позиции батареи бомбила шестерка немецких самолетов Ю-87. Было это где-то между Шерегельешем и Корчмой. После боя пришлось похоронить человек пятнадцать однополчан. Среди погибших были младшие лейтенанты Сережа Васенин и Костя Колупаев. Они воевали в составе дивизиона всего пару месяцев, и о своем знакомстве с этими ребятами я упоминал в ранее написанных очерках, посвященных памяти павших товарищей.

Знаю, что в боях в период отражения атак противника на участке между озерами Балатон и Веленце хорошо проявили себя все три полка моей бригады. А степень накала боев и их результативность иллюстрируют данные, взятые после войны в Центральном Архиве Министерства Обороны СССР. В марте 1945 года нашей бригадой там было подбито и уничтожено 32 танка, 12 САУ, 12 артиллерийских, 10 минометных батарей, 10 реактивных установок, много орудий ПТО, автомашин, уничтожено более полка пехоты противника. Из гаубиц наших трех полков по врагу было выпущено почти 22 тысячи снарядов.

Марк Шварцман.