О ДРУЗЬЯХ - ТОВАРИЩАХ.

Друзья и товарищи у меня были до войны, на войне, в послевоенные годы. Жизненные обстоятельства разбросали нас по огромным просторам страны. С кем-то связь была утеряна вовсе, оставив только добрую память. С кем-то связь сохранилась, поддерживается и существует до сих пор.

Очень многих моих товарищей и друзей, увы, уже нет на белом свете.

Дружба, родившаяся в военные годы, часто познавалась в беде и выдержала длительную проверку временем.

Вспомню некоторых фронтовых товарищей, с которыми встретил в 1945-м году Победу и не терял связей в послевоенные годы.

В 124-й Гаубичный арт. полк РГК я был направлен из Санупра Воронежского фронта в двадцатых числах июля 1942 года и должен был занять вакантную должность военфельдшера дивизиона. Мой предшественник на этой должности Сережа Иванов погиб примерно за неделю до моего прибытия в полк. В первый вечер своей фронтовой жизни я узнал подробности недавнего боя у села Крещенка, где полк понес потери. В этом бою погибло более тридцати однополчан из взводов управления полка и дивизиона, около полусотни было ранено. Среди погибших были командир полка Колесников, командир дивизиона Никитин, начальник разведки дивизиона Петраш, КВУ Кащеник, военфельдшер Иванов, почти все находившиеся на НП разведчики и связисты. Тогда же я впервые услышал о «двух капитанах» - начальнике разведки полка Ване Тумаренко и командире 1-й батареи Мише Доброхотове. Отзывы о них были самые лестные - грамотные артиллеристы, храбрые и энергичные молодые командиры, положительно проявившие себя в боях. Капитанами они стали совсем недавно, а во время боя у Крещенки оба были еще старшими лейтенантами. Ребята рассказали мне, что если бы не решительные, грамотные действия Вани и Миши, потери были бы еще большими и на нашем участке противник мог бы прорвать линию фронта. Когда к курганам рядом с селом, где располагались НП артиллеристов, прорвалось до четырех десятков танков и бронетранспортеров противника, находившийся на передовом НП в окопах стрелковых рот Ваня Тумаренко вызвал огонь батарей полка на себя и под разрывами тяжелых снарядов умело корректировал этот огонь. А Миша Доброхотов подбил и сжег несколько танков, смог перекрыть заградительным огнем своей батареи пути немецкой бронетехнике и заставить противника отойти на исходные позиции. После этого боя Миша Доброхотов принял командование 1-м дивизионом, командир которого в ходе боя был ранен. Я узнал, что полк, в котором предстояло проходить службу, имел опыт боев на Брянском и Воронежском фронтах, в том числе в недавних боях под Тербунами, Суриково, Большой и Малой Верейкой, Ольховаткой. Полк успешно поддерживал в этих боях уже ставшую хорошо известной фронтовикам стрелковую дивизию генерала Русиянова, которая первой в Красной Армии получила наименование Гвардейской. А район двух курганов под Крещенкой, где четкие, слаженные действия «двух капитанов» остановили танковый прорыв немцев, стал последним рубежом на нашем участке фронта, которого удалось достигнуть врагу.

Иван Тумаренко (Кицканы. Рейд с 4 ММК) Позже я узнал, что Ваня и Миша - давние друзья, вместе заканчивали арт. училище, вместе пришли в полк при его формировании и с марта 1942-го воевали в составе 124-го на фронте. С обоими капитанами я познакомился позднее, уже в ходе Сталинградской наступательной операции. С Доброхотовым - через несколько дней после боя под Чернышевской, а Тумаренко стал командиром моего 2-го дивизиона во второй половине декабря 1942-го года.

Два с половиной года службы в 124-м я оставался военфельдшером 2-го дивизиона. А Миша Доброхотов командовал 1-м дивизионом. Но встречались мы часто. Оба капитана были старше меня по возрасту всего на 5-6 лет, а казались взрослыми, мужественными, состоявшимися боевыми командирами. Соблюдая субординацию, я обращался к ним, как к старшим по званию и занимаемой должности. Через несколько месяцев совместной службы, когда пришлось вместе побывать в сложных боевых ситуациях, взаимоотношения стали носить уважительный и доверительный характер. А потом вообще стали товарищескими. В ответ на мои приветствия «по форме» оба капитана стали называть меня по имени или, в официальной обстановке, по должности. Обычно Ваня величал меня «доктором», а Миша – «Айболитом». Ваня всегда поддерживал мои инициативы, говоря при этом комбатам или старшинам - раз доктор сказал, значит надо. Он - мой первый заместитель по медицинской части. Касалось это обычно требований к пищеблокам, банно-прачечному хозяйству, осмотрам на форму «20», противоцинготным мероприятиям, изоляции заболевших, дезинфекционным обработкам. А вот мои «молодецкие порывы» часто сдерживал, отправляя с НП на КП дивизиона. При этом приговаривал: «Придешь, когда в этом будет необходимость».

Если боевая обстановка была относительно спокойной, оба комдива старались навещать друг друга. Нередко приходилось и мне быть свидетелем или участником этих встреч. С военфельдшером Мишиного дивизиона Колей Шмаковым мы познакомились и вскоре стали друзьями. У нас с ним было негласное соглашение - первую помощь раненым оказывал тот, кто был поближе к месту событий. Так что и у меня и у Коли были «подопечные», которым помогали в самые трудные, первые минуты после получения ранений. У меня - на батареях первого дивизиона, а у Коли - в моем втором. За годы службы в 124-м я дважды «штопал» при легких ранениях Мишу Доброхотова (выражение из богатого лексикона Миши) и один раз перевязывал ранение Ване. К счастью оба наших комдива тогда не нуждались в госпитализации, и мы с Колей «долечивали» их дома, то есть у себя в дивизионах. После Ясско-Кишеневской операции оба комдива стали майорами.

В октябре 1944 года, уже на территории Венгрии, Ваня Тумаренко получил тяжелую травму грудной клетки. Его придавило бревнами наката при прямом попадании тяжелого снаряда в перекрытие блиндажа на НП. Я отвез Ваню в дивизионную ОМСР, а потом, на машине медсанроты, в армейский ПХГ. К нам в дивизион временно прислали тогда на Ванину должность начальника разведки полка Бориса Радченко.

В конце декабря 1944-го меня перевели из 124-го в 320-й полк. Ваню Тумаренко выписали из госпиталя, когда бои шли уже на территории Австрии, незадолго до окончания войны. Но в полк он больше не вернулся - по состоянию здоровья ему дали какую-то штабную должность в дивизии. А увидеться удалось только один раз, в сентябре 1945-го в Деве (Румыния). С Мишей Доброхотовым несколько раз встречались в месяцы моей службы в 320-м-под Секешфехерваром, Шерегельешем. Виделись буквально по несколько минут, чаще на марше, при передислокациях полков. Потом, в годы службы старшим военфельдшером бригады, встречались в Австрии, в Румынии и в ОдВО. Через много лет встречались с ним в гарнизоне 19-й РДСН в Хмельницком, на торжествах, посвященных юбилейным датам 7-й АДП. Последняя наша личная встреча была в конце восьмидесятых, в Москве. Переписывались мы с Мишей до последних лет его жизни.

Вспоминая свою службу в 124-м и командиров дивизионов моего полка, я благодарен обоим за сложившуюся у нас добрую атмосферу взаимопонимания, за товарищество и дружбу, которые очень помогали переносить суровую действительность войны.

Попробую привести несколько запомнившихся эпизодов нашего фронтового прошлого, в которых участвовали мои ближайшие военные начальники Ваня Тумаренко и Миша Доброхотов - отличные артиллерийские офицеры и просто хорошие и добрые товарищи.

Приведу пару эпизодов из подборки «Два капитана», посвященных моим командирам дивизионов из 124-го ГАП.

В начало __↑

ЧТО ТАКОЕ «ПРОВЕРКА НА ВШИВОСТЬ».

Первая моя встреча с Мишей Доброхотовым, о котором я знал от однополчан, но еще ни разу не видел, произошла в десятых числах декабря 1942-го года. В глубоком снегу забуксовала полуторка, на которой я отвозил в полковой медпункт двух раненых огневиков. Вдвоем с водителем, Пашей Савоненковым, мы тщетно пытались выбраться из сугробов, когда рядом остановилась трофейная немецкая легковушка. Савоненков, служивший в полку с момента его формирования, узнал сидящего за рулем капитана и обратился к нему за помощью. Миша и ехавший с ним старший лейтенант (позднее я узнал, что это был командир батареи из Мишиного дивизиона Стулин) помогли выбраться на накатанную дорогу. Прощаясь с нами, капитан спросил - не я ли тот самый новый «помощник смерти», который был во время боя под Чернышевской (наш дивизион там здорово потрепал противник). Получив от меня утвердительный ответ, он сказал, что отныне будет считать меня прошедшим «проверку на вшивость».

Признаюсь, я не сразу понял его своеобразный «юмор» и даже обиделся. А Паша Савоненков, видя мою недовольную физиономию, успокоил меня и разъяснил, что этими словами Миша Доброхотов как бы признал меня прошедшим проверку боем и принял в полковую семью.

В начало __↑

КАК Я СТАЛ «АЙБОЛИТОМ».

Позади уже были Ворошиловоград и Красный Лиман, бои на Изюмском плацдарме, моя первая медаль и первое ранение, Славянск, Краматорск. В середине сентября 1943-го бои шли на Запорожском направлении. Поддерживаемые нами пехотные части за месяцы наступления понесли потери. Ожидали находящуюся на подходе «полнокровную» СД, которая должна была сменить ослабевшие в ходе боев полки. Обстановка на передовой была относительно спокойная, понимали что некоторое время будем держать «активную оборону». Поэтому решили дооборудовать НП комдива - углубить окопы и перекрыть место ночлега дополнительным накатом из бревен.

Готовилась очередная смена личного состава на НП - Ваню Тумаренко должен был заменить наш начальник разведки Миша Носков. Я решил пойти вместе со сменной группой, чтобы в спокойной обстановке познакомиться с подходами к НП и путями возможной эвакуации в случае ранений среди личного состава.

Нас было пять человек, а на НП мы застали гостей из 1-го дивизиона. Миша Доброхотов со своим любимым комбатом Стулиным пришли навестить Ваню. С ними были еще два разведчика, их ординарцы. Народа на НП собралось много и мы не помещались в узких траншеях. Приход гостей задержал сам процесс смены личного состава. Пока оба комдива завершали беседу, я со Стулиным и еще двумя ребятами расположились на бруствере хода сообщения. Обстановка впереди была спокойная. Ближайшие окопы поддерживаемого стрелкового батальона просматривались впереди, метрах в трехстах. Минут через десять гости попрощались, и все мы собрались разойтись. Я с Ваней и сменившимися ребятами - на КП нашего дивизиона, а Миша со Стулиным - на свой НП, расположенный в полукилометре правее.

Мы не прошли и сотни метров, как со стороны противника начался сильный артиллерийский и минометный обстрел. Пришлось бегом возвращаться на НП, куда прибежали и ребята из 1-го дивизиона. Впереди, на стыке позиций пехотных батальонов, показалась шедшая клином колонна немецких танков и сопровождающие их бронетранспортеры с пехотой. Телефонная связь работала и Тумаренко сразу стал передавать команды на батареи и корректировать их огонь. Разрывы тяжелых снарядов остановили продвижение вражеской бронетехники. Картина боя очень хорошо просматривалась с НП и панорама сражения привлекала все наше внимание. А о том, что немцам удалось сбить пехотный заслон перед нами, мы поняли только тогда, когда автоматные очереди прозвучали совсем рядом. Пришлось занимать оборону и защищаться личным оружием. В этом краткосрочном бою у нас погиб один разведчик и получили ранения четыре человека. Среди пострадавших оказались оба гостя - Доброхотов и Стулин. Правда ранения у обоих были легкие. У Миши - касательное пулевое в правое плечо, а у Стулина - тоже касательное осколочное, в предплечье. Еще у двух ребят были сквозные пулевые ранения мягких тканей бедра и голени, к счастью без повреждения кости. И я стал оказывать первую помощь пострадавшим. Уже минут через десять положение впереди нас стабилизовалось. Командир пехотного полка ввел в бой пару взводов из своего резерва, утраченные пехотой позиции удалось вернуть. А немецкие танки, остановленные нашим огнем, отошли на исходные позиции, к окраинам населенного пункта.

Завершив перевязки, я стал делать уколы противостолбнячной сывороткой. И тут оказалось, что известный своей храбростью комдив-1 панически боится уколов. Уговаривали его сделать эту процедуру не только я, но и Тумаренко со Стулиным. Общими усилиями укол Мише я все же сделал. Раненых ребят с сопровождающим направили в сторону КП, откуда им навстречу уже вышел мой опытный санинструктор Леша Безгин. Он должен был проводить ребят на ПМП.

Ранения у Доброхотова и Стулина были касательные и оба в серьезной хирургической помощи не нуждались. Договорились, что они на всякий случай посетят ПМП. Миша больше переживал из-за раcпоротой пулей новой гимнастерки.

Перед расставанием Ваня сказал, что следует всем «обмыть» благополучный исход ранений. Это предложение не встретило возражений, и мы распили имевшуюся у Ваниного ординарца флягу со спиртом. В ходе фуршета Миша предложил перейти к нему в дивизион, потому что у меня легкая рука, и он никому кроме меня не доверит колоть себя. Взамен он предложил Ване своего Колю Шмакова и любого из санинструкторов впридачу. А Ваня смеясь сказал, что своего «доктора» не променяет даже на всю медицинскую службу полка.

После этого ЧП при наших встречах Миша стал называть меня «Айболитом» и это прозвище сохранилось на все последующие годы нашего с ним знакомства.

В начало __↑

ОТ КИЦКАН ДО ЛЕОВО.

Кицканы, молдавская деревня южнее города Бендеры, во время наступления весной 1944 года стала плацдармом на правом берегу Днестра. Попытки противника ликвидировать этот плацдарм не удались, а оборонявшая плацдарм 37-я Армия 3-го Украинского Фронта смогла расширить его границы и укрепить инженерными сооружениями. В планах Командования Кицканский плацдарм стал своего рода трамплином для последующих наступательных операций фронта. Нас возвратили из Южной Карелии, передали 3-му УФ и разместили именно на этом плацдарме. Помню, как мой полк в ночь на 16 августа 1944 года переправлялся на плацдарм. Соблюдали светомаскировку, ехали через Днестр по притопленному понтонному мосту. Нас ожидали, потому что были подготовлены огневые позиции для размещения батарей, завезены запасы снарядов и топливо для автотягачей.

Накапливались силы и средства для грядущей наступательной операции и в лесу, где расположился наш КП, было много соседей. Рядом с нами стояла бригада «Катюш», штабы каких-то пехотных подразделений, немного подальше - мотопехота, бронетехника. Узнал, что это были знакомые нам по предыдущим совместным операциям подразделения 4-го Гвардейского Сталинградского мотомехкорпуса.

На следующий день после прибытия на плацдарм нас неожиданно пригласили сфотографироваться, а к вечеру нежданный фотокорреспондент даже принес несколько отпечатков группового снимка. Фотография эта сохранилась и оказалась у меня единственным фото, на котором был мой комдив Ваня Тумаренко.

Запомнилась ночь с 18-го на 19-е августа. Костры разжигать нам запретили. Но уже в полной темноте я увидел слабый мерцающий огонек в том направлении, где располагались мотострелки. А потом заиграл баян. В лесной тишине его звуки доносились отчетливо. Кто-то играл очень профессионально, и репертуар был непривычен. Звучали в основном классические мелодии. При всей моей музыкальной малограмотности узнал ноктюрны Шопена, мазурку Винявского, вальсы Штрауса. Потом прозвучало какое-то, сложное, сыгранное виртуозно концертное произведение. Я не выдержал и пошел в темноте через лес в направлении огонька, на звуки баяна. Никто меня не остановил и метров через двести, в свете слабо горящего костра, увидел палатки, припаркованные автомашины «Виллис» и «Додж». И баяниста, молодого парня в кожаной куртке с молнией, какую на фронте мне приходилось видеть у летчиков. А рядом, вокруг костра, сидело и лежало несколько десятков слушателей. Играл баянист так хорошо, что я слушал его, забыв обо всем остальном. Никто из присутствовавших не переговаривался, не пытался заказывать репертуар. Все слушали молча. Через несколько минут меня кто-то обнял за плечи. Оглянувшись, увидел Ваню Тумаренко. Он, как и я, тоже пришел на звуки музыки. Этот импровизированный сольный концерт продолжался еще минут двадцать. Потом баянист встал, что-то сказал сидевшим с ним рядом, вероятно знакомым, отнес баян в припаркованный рядом с палаткой «Виллис» и скрылся в палатке. Слушатели стали расходиться. Ваня о чем-то спросил одного из них, а потом сказал мне, что понравившийся нам баянист-шофер командира мехкорпуса.

Мы стали возвращаться на свой КП. Шли натыкаясь на деревья и кусты. Темнота после костра казалась особенно плотной. Через минуту Ваня сказал, что мы будем поддерживать мотострелков, что нам предстоит рейдовая операция по тылам противника. И что поддерживать будем соединение 4-го мотомехкорпуса генерала Танасчишина, того самого, водитель которого так здорово играл на баяне.

Помню, что пытался объяснить Ване различие между клавиатурой аккордеона и баяна. О том, что звуки на баяне достигаются нажатием сочетания нескольких кнопок и поэтому на баяне получаются такие гармоничные аккорды. Сетовал, что не удосужился научиться читать ноты, хотя имел такую возможность. А Ваня ответил, что все еще можно исправить. Конечно, если останемся живы. Были бы только желание и упорство. И что простые песенные мелодии, которые я обычно исполняю по просьбам ребят, всем очень нравятся. А потом, уже подходя к КП, неожиданно поделился со мной своими личными переживаниями. Оказалось, что почти пол года он не получал писем от любимой женщины, которая обещала ждать его после возвращения с фронта. Я старался успокоить Ваню тем, что мы уже несколько месяцев меняли подчиненность, воюя на разных фронтам, что вероятно были дополнительные сложности в работе у доставляющих нам письма полевых почт. На этой минорной ноте мы расстались.

Весь следующий день был посвящен подготовке к арт. наступлению и вводу полка в планируемый прорыв обороны противника. Не присутствовал на совещании в штабе, но знал, что комбаты получили готовые координаты целей и графики ведения огня. А наш начальник разведки Миша Носков сказал, что сразу после арт. подготовки мы должны будем снять орудия с огневых позиций и быть в полной готовности для ввода полка в прорыв обороны вслед за танками и мотопехотой. На следующее утро все произошло так, как было предусмотрено планом наступательной операции. Колонну нашего дивизиона возглавил Ваня Тумаренко. Я поехал с нашей седьмой батареей, в Студебекере, который вел комбат Эрн. Вместе с нами за мотострелками пошли «Катюши», зенитчики, дивизионы легких мобильных полков 11-й ЛАБр и 3-й минометной бригады нашей дивизии.

В прорыв вошли как бы веером, расходясь колоннами по заданным направлениям. Нашему 124-му ГАП надлежало поддерживать мотомехбригаду имеющую задачу захватить в исправном состоянии переправы через реку Прут. Потом узнал, что вместе с 4-м Гв. ММК в рейд пошел 7-й ММК, который повернул на юг, в сторону Аккермана(Белгорода-Днестровского) и брал штурмом город Измаил. Переправы, к которым стремились мы, находились в районе населенного пункта Леово, и нам предстояло пройти по тылам противника около двухсот километров.

Из впечатлений, оставшихся после продвижения по тылам противника, запомнилось почти полное отсутствие организованного сопротивления румынской пехоты. В плен сдавались иногда целыми подразделениями. Помню, как большие группы румын шли в тыл под охраной одного-двух наших автоматчиков. Бывало, что отойдя на остановках в заросли кукурузы или подсолнечника, встречали там очередную партию желающих сдаться в плен. Очаги сопротивления и сильные бои шли там, где немцам удавалось создавать заслоны из своих танков и САУ.

Не останавливаясь на деталях блестяще проведенных наступательных операций 2-го и 3-го Украинских фронтов, ликвидации Ясско-Кишеневской группировки противника и вывода из состава фашистского блока Румынии, остановлюсь только на эпизоде, героями которого стали комдив 1-го дивизиона Миша Доброхотов и его любимый комбат Стулин. Мой 2-й дивизион двигался тогда параллельным курсом, в 10-15 километрах правее. Очевидцем события стал Коля Шмаков, рассказавший мне потом подробности. Километров за сорок-пятьдесят до переправ через Прут, Доброхотов по звукам двигателей определил передвижение чуть правее неопознанной бронетехники. Оценив обстановку, он остановил дивизион и развернул батарею Стулина. Приготовления к бою оказались своевременными - через несколько минут показалась двигавшая на большой скорости колонна немецкой бронетехники. Стулин прямой наводкой расстрелял головные машины. Не могу точно сказать количество подбитых и поврежденных танков и САУ, но под огнем тяжелых снарядов вражеская колонна резко свернула в сторону. Позже мы узнали, что остановленная огнем батареи Стулина колонна двигалась к переправам через Прут с задачей взорвать мосты и дать возможность создать рубеж обороны, используя в качестве естественной преграды широкий и полноводный приток Дуная. За этот бой командующий 37-й Армией Шарохин наградил Доброхотова и Стулина боевыми орденами. А еще через пару недель Стулина перевели командиром дивизиона в 877-й ГАП нашей бригады.

После успешного завершения Ясско-Кишеневской наступательной операции Ваня Тумаренко и Миша Доброхотов получили очередное воинское звание - стали майорами. А наша 7-я АДП была награждена орденом Суворова 2-й степени.

В начало __↑

ПОСЛЕВОЕННЫЕ ВСТРЕЧИ.

_________

ВАНЯ ТУМАРЕНКО.

Я отвез Ваню в дивизионную ОМСР, а затем в армейский ПХГ в начале октября 1944 года и почти полгода не имел о нем никаких сведений. В первых числах мая 1945 года, когда полк стоял в Фюрстенфельде, к нам по каким-то оперативным вопросам заехал Миша Доброхотов. Очень короткая наша встреча содержала огорчившие меня новости. Узнал, что еще в январе в Буде погиб наш товарищ, командир дивизиона 877-го ГАП Стулин. И что Ваня Тумаренко, возвратившийся после длительного лечения из госпиталя, в полк больше не вернется. Из-за состояния здоровья он получил штабную должность в дивизии.

Встретиться с Ваней удалось только в сентябре 1945-го, в Деве. Нас проверяла комиссия штаба Южной группы войск, возглавляемая бывшим командиром дивизии генералом Павловым, который командовал 9-м арт. корпусом РГК. Когда проверка закончилась, состоялось торжественное построение личного состава дивизии на городском стадионе, вручение соединению боевых орденов, а потом - показательные спортивные выступления команд бригад и футбольный матч. Играли команды Иван Тумаренко. нашей и 3-й минометной бригад. Я играл за сборную 25-й бригады, был левым полузащитником. Матч мы выиграли с минимальным счетом 1:0. Переодевались после тяжелой игры. С поздравлениями к нам подошла группа болельщиков во главе с комбригом Белоусовым. Я еще не успел полностью переодеться, когда увидел в стороне от основной группы одинокую фигуру Вани Тумаренко. Вскочил и как был, без гимнастерки, подбежал к нему. Мы крепко обнялись и некоторое время стояли молча. От волнения горло перехватил спазм, а в глазах были слезы радости. Через минуту стало полегче, но Ваню уже увидели однополчане. Нас окружила толпа товарищей. Были объятия, кое-кто всплакнул. Посыпались вопросы. А на мой вопрос о результатах лечения и самочувствии Ваня только как-то неопределенно махнул рукой. Разговор наш получился совсем коротким. Он должен был уезжать из Девы с группой штабных офицеров и командиром дивизии Бобровниковым.

Вечером Миша Доброхотов, провожавший Ваню к машинам, сказал мне, что Ваня пообещал навестить нас на днях, чтобы встретиться с друзьями. Мы еще не знали, что короткая встреча на стадионе будет последней личной встречей с Ваней Тумаренко.

В 124-м для большинства офицеров Ваня был всегда образцом строгой, мужественной красоты. Стройный, со спортивной фигурой, отличной воинской выправкой, всегда подтянутый, чисто выбритый, со свежим белым подворотничком, он умел, несмотря на сложности фронтового быта, сохранять особую аккуратность и даже щеголеватость. Последняя наша встреча без слов показала, что несмотря на длительное лечение, полученная травма оставила неизгладимый след. Он был бледен, непривычно сутулился, покашливал при разговоре.

Дальнейшие наши попытки найти Ваню были безуспешны, а получаемые сведения, которые передавались по цепочке от одного к другому, обрастали непроверенными подробностями. Ясно было одно - Ваня снова лечился в госпиталях. В начале 1946-го, уже в Париже (ОдВО), Миша Доброхотов сказал мне, что Ваню комиссовали и по состоянию здоровья демобилизовали из армии. И что скорее всего он уехал на родину, не оставив своего гражданского адреса. Пытались найти его по старому адресу, имевшемуся в личном деле. Но на наши письма никто не ответил.

Много позже, уже в середине семидесятых, Георгий Эрн сказал, что Ваня Тумаренко умер в 1957-м году. Узнал он об этом со слов старослужащих, на встрече в гарнизоне дивизии. На всю жизнь у меня осталась светлая память о Ване. Последствия войны рано лишили жизни этого сильного мужественного, красивого и доброго человека, отличного командира и отличного товарища. Ему бы еще долгие годы жить и радовать близких. Судьба отвела Ване Тумаренко всего тридцать девять лет.

В начало __↑

МИША ДОБРОХОТОВ.

Наши дружеские взаимоотношения с Мишей поддерживались два послевоенных года. Неоднократно у нас с ним совпадали дежурства по гарнизону бригады в Деве (Румыния) и Париже (ОдВО). Коля Шмаков демобилизовался по возрасту в начале 1946 года. А я, как и на фронте, оставался для Миши «Айболитом», доверенным консультантом по всем медицинским вопросам.

Михаил Доброхотов Потом жизнь внесла свои коррективы в наши судьбы. Вопреки воле своего прямого военного начальства и даже нарушив устав, в 1947 году я добился демобилизации из армии и в этом же году поступил в мединститут.

Миша, заслуженный кадровый офицер с безупречной фронтовой репутацией, продолжал служебную карьеру в бригаде и в дивизии.

Расставание наше длилось три десятка лет. Встретились в Хмельницком, в гарнизоне 19-й РДСН, преемнице боевой славы нашей 7-й Запорожской АДП. А потом поддерживали связь до самой его кончины в 1999 году. Остановлюсь на паре эпизодов наших послевоенных встреч.

ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ.

В холле офицерской гостиницы нас, группу москвичей, приехавших на юбилейные торжества, встречал командир ракетной дивизии генерал Алташин со своими заместителями и группой офицеров, ответственных за прием и за проведение предусмотренных праздничных мероприятий. Отмечалась очередная годовщина 7-й Запорожской АДП. После общего приветствия началась регистрация гостей, распределение по гостиничным номерам.

В общей суматохе неожиданно громко, на весь холл, прозвучал возглас «Айболит!». Мы с Мишей бросились друг к другу, обнялись. Помню, как рассмеялся Алташин. А подполковник, начальник гостиничного хозяйства, отвечающий за размещение гостей, не спрашивая выделил нам соседние номера. Три дня, проведенные в гарнизоне, мы были вместе. В промежутках между мероприятиями смогли о многом переговорить, многое вспомнить. По возрасту Миша уже несколько лет находился в отставке. Но в дивизии, где после войны прослужил четверть века и занимал высокие командные должности, он пользовался большим авторитетом и уважением. На встречу в гарнизон он приехал из города Котовска вместе с супругой. Там он руководил крупным охотхозяйством, принадлежащим ОдВО (Одесскому военному округу).

Супруги Доброхотовы приехали на своей автомашине, привезя множество домашних заготовок-солений, маринадов, блюд из охотничьих трофеев и, конечно, емкости с молдавскими винами. Первый вечер пребывания в гостинице был посвящен воспоминаниям. Вначале нас за столом было четверо - Миша со своей Наташей, я и Вакуленко, зам. председателя СВ дивизии из Запорожья. Но его «хватило» до полуночи, после чего он удалился спать. А мы с Мишей продолжали вспоминать прожитое и пережитое. Он всегда был известен у нас в полку как хлебосольный хозяин и прирожденный «тамада». Истории следовали одна за другой и все они сопровождались тостами. Наташа (Мишина супруга) помогала нам, сколько могла. Потом ее отправили отдыхать. А мы уговорили большую бутыль молдавского вина. Выражаясь термином, который часто употреблял в подобных ситуациях на фронте Ваня Тумаренко, Мишу «несло». Остановиться он не мог. Я узнал, что близким соседом Мишиного охотхозяйства был богатый совхоз, где директорствовал его тезка Миша Носков, наш фронтовой начальник разведки. Носков получил очень много высоких правительственных наград за трудовые успехи и должен был стать Героем Соц. Труда. Но верный нашим фронтовым привычкам резать правду-матку в глаза, выступ В гарнизоне 19 РДСН ил на пленуме Обкома партии с критикой одного из секретарей Обкома. Получил второй орден Ленина, а Героем так и не стал. Миша много мне рассказал о дружбе с Ваней Тумаренко, зародившейся еще в артиллерийском училище. Вспомнили Стулина, Сидоренко. Разошлись, когда уже светало. Поспать мне удалось около часа. Надо было успеть на торжественное построение личного состава ракетной дивизии, на встречу с боевым знаменем 7-й АДП. В девять часов утра около гостиницы нас ожидали автобусы.

Есть у меня фотография, присланная из Донецка подполковником Петрусенко, который запечатлел на пленку ряд моментов встречи ветеранов. А на ней надпись, сделанная «добровольным фотографом»: «М. Н., почему спишь на трибуне!» Самочувствие мое было бодрое. Но пока шло выступление командира дивизии, я непроизвольно закрывал глаза. О нашей затянувшейся на всю ночь встрече с Доброхотовым ребята знали. И мою «дремоту» удалось запечатлеть на пленку. А потом Петрусенко не поленился прислать эту фотографию на память.

Расставаясь, мы обменялись с Мишей адресами и договорились больше не терять друг друга из вида. Потом были еще встречи на местах памятных боев - в Бендерах, Лодейном Поле. Встречались у ракетчиков на встречах, посвященных сорока и сорокапятилетию дивизии. А переписка наша поддерживалась все последующие годы Мишиной жизни.

В начало __↑

СОРОК ЛЕТ СПУСТЯ.

Наша последняя личная встреча состоялась осенью 1988 года в Москве. Утром раздался звонок по служебному телефону и знакомый голос попросил позвать к телефону «Доктора Айболита». Звонил Миша с Киевского вокзала. Он со своим помощником приехал в Москву по «важному» делу: подошла очередь получить в собачьем питомнике элитных охотничьих щенков. Договорились с ним о времени встречи, а я должен был заблаговременно подготовить супругу к тому, что ночевать будут не только Миша с товарищем, но еще и собачки. Обратные билеты у Миши были на вечер следующего дня. Жена, любительница животных, была готова встретить необычных квартирантов.

Вечером, как договорились, я встретил Мишу с напарником около входа в метро «Речной вокзал». Но щенков с ними не было. Выяснилось, что собачек они получат только следующим утром. Мы посидели за столом, опять вспоминали о прожитом и пережитом. Миша расписывал нам перспективы отдыха, охоты и рыбалки у себя в охотхозяйстве, пообещал встретить меня с женой на уровне приемов для самого высокого начальства, обеспечить поездки на виноградники к Носкову, в Молдавские Кодры. Утром я завез гостей к себе на работу, на Кузнецкий Мост. Туда они должны были доставить щенков. Заранее приготовил место для собачек у себя в кабинете, выгородив его футлярами от приборов. Постелил на пол телогрейку, халаты. Рассказал сотрудникам о предстоящем приезде необычных гостей. Трех щенков привезли часов в десять утра. Миша со своим напарником уехали выполнять какие-то поручения, обещая вернуться во второй половине дня. Прошло почти два десятка лет, а я и сейчас хорошо помню этот день. Малышам было, вероятно, чуть больше месяца. Толстенькие, на коротких лапках, вислоухие, с постоянно виляющими хвостиками. Пытались их подкармливать молоком, кефиром. В течение дня у меня в гостях побывало много коллег по работе, чтобы посмотреть на забавных собачек. А щенки большую часть дня проспали и в целом вели себя достойно. Только один из них (я назвал его «шустриком») был очень активен, опрокидывал приятелей на спину, пытался перелезть через ограждение, постоянно опрокидывал тарелки с молоком и водой. Много раз меняли мокрые подстилки. Миша с напарником приехали к концу рабочего дня. Привезли контейнеры для перевозки щенков. Вечером я проводил «беспокойное хозяйство» на Киевский вокзал. Вместе уговаривали проводника вагона разрешить взять щенков с собой в купе, не отдавая их в багажное отделение.

Проводив поезд на Одессу, пообещал при расставании выбраться в гости, чтобы провести вместе время на обещанных охоте и рыбалке. Но встретиться нам больше так и не пришлось. Разные были причины и встреча несколько раз откладывалась. Из полученных от Миши писем знал, что щенки - Руслан, Рагдай и Цезарь - стали хорошими гончими псами. Что запомнившийся мне «шустрик» (Цезарь) пользовался успехом у женской половины собачьего питомника, не оставлял без внимания своих подруг и был папашей большого потомства. Миша снова присылал мне приглашения от себя и от Носкова. А летом 1999 года я получил письмо из Котовска от Наташи Доброхотовой с известием о кончине Миши.
Последняя его фотография была получена от него на встрече в гарнизоне дивизии в 1987 году. Надпись на обороте гласит: «Моему самому главному Айболиту. Помню и ценю нашу дружбу! Миша».

Вспоминая «двух капитанов» из 124-го, могу только повторить, что всегда благодарен Ване Тумаренко и Мише Доброхотову за добрые взаимоотношения, доверие, товарищество и дружбу, которые были между нами и которые очень помогали переносить суровую действительность войны.

В начало __↑

ГЕОРГИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ЭРН.

Знакомство со старшим лейтенантом Георгием Эрном произошло в июне 1943 года, когда мы стояли в обороне под Красным Лиманом. Он был командиром новой, седьмой батареи, прибывшей на фронт из Гороховецкого арт. центра. В 25-й бригаде мы с ним вместе прослужили до моей демобилизации из армии весной 1947 года. А потом жизненные обстоятельства снова свели нас через год, летом 1948-го. И тесные дружеские взаимоотношения поддерживались еще сорок послевоенных лет. Мне даже трудно передать множество фактов и воспоминаний, связывающих нас, в кратком формате этого текста.

Жора Эрн Начну с общей характеристики «большого мальчика» - прозвище это Георгий получил вскоре после прихода в 124-й. Большим он был по своим физическим характеристикам - росту, габаритам. А лицо было совсем «юношеское» и повадки временами походили на мальчишеские проделки. У него были прибалтийские корни, но несколько поколений его эстонских предков давно осели на юге Украины, в Крыму и на Кавказе. Георгий иногда, смеясь, говорил, что вероятно произошел о тевтонских рыцарей. На батарее его любили за простоту взаимоотношений с подчиненными, за открытый нрав. Комдив Ваня Тумаренко ценил за хорошие качества артиллерийского командира - смекалку, математические способности, умение быстро и точно корректировать огонь по целям. А вот с командиром полка полковником Полевым взаимоотношения не сложились. Георгий позволял себе довольно удачно пародировать манеру разговора и походку командира полка. Каким-то образом Полевой прослышал об этом и не простил смешливого комбата. Вскоре после боев на Изюмском плацдарме он нашел повод для перевода Георгия в другой полк. Уже под Запорожьем старлейт Эрн был в 320-м, в дивизионе у Виктора Сидоренко. Сидоренко и командир 320-го ГАП Еськов ценили нового комбата, хорошего артиллериста. А замполит полка Попов невзлюбил Георгия за «чинонепочитание». Возвратившись в бригаду после ранения под Запорожьем, он стал командиром батареи уже в 877-м ГАП, Во время боев на Никопольском плацдарме Георгий снова вернулся командовать сначала 4-й, а потом своей 7-й батареей в 124-й. Худо-бедно, не выходя за рамки бригады, он прослужил в 124-м до боев за Буду, потом снова в 320-м до Секешфехервара и опять в 124-м уже до конца войны. Полевой нашел повод отомстить Георгию, не поддержав реляцию о присвоении ему звания Героя Советского Союза за форсирование Дуная и корректировку огнем полка в трудных условиях боя на правобережном плацдарме под Будой. Тогда эти звания получили наши офицеры-корректировщики Абросимов (320-й ГАП) и Смоляков (877-й ГАП). А Эрну (124-й ГАП) наградной лист не подписал временно исполнявший обязанности командира бригады полковник Полевой и Георгия наградили только орденом Отечественной войны.

Наши товарищеские отношения поддерживались все годы пребывания в полку и бригаде. Получилось так, что именно мне довелось под Запорожьем перевязывать и госпитализировать раненых Эрна и Сидоренко. А Георгий оказывал мне помощь при ранении под Кишкунфеледьхазой, в Венгрии. Во время передислокаций на новые места Георгий старался пригласить меня к себе на батарею и был моим «личным водителем», ведя головную машину своей батареи. Кабина Студебеккера в часы переездов позволила нам общаться, рассказать о себе, своих семьях, о наших юношеских увлечениях и приключениях. Когда уже в ОдВО, в Париже, Георгий после отпуска привез в гарнизон бригады свою мать, мы, соскучившиеся по домашнему очагу, по вечерам часто собирались у него на квартире. И его мать, Ольга Теновна, была постоянным соорганизатором и активным участником этих встреч.

Не буду останавливаться на многочисленных эпизодах нашего с ним совместного времяпровождения. Демобилизовавшись, оставил Георгию свои домашние координаты.

Летом 1948 года, перейдя на второй курс мединститута, получил от него письмо. Майор Эрн, оставаясь со своими привычками «большого мальчика», имел конфликт с полковником, занимавшим в дивизии какую-то хозяйственную должность. Георгий признался мне, что в ходе выяснения взаимоотношений взял «тыловую крысу» за ворот и спустил с лестницы. От суда Георгия спасло вмешательство комбрига, а из армии его демобилизовали. Дома, в гарнизоне бригады, оставались мать и только что приехавшая из Киева молодая жена. А у кормильца семьи отсутствовали специальности для работы на гражданке. Я посоветовался с отцом, который пообещал помочь трудоустроить моего боевого товарища. И Георгий приехал ко мне, в подмосковную Лобню. Директор завода, где работал отец, предложил отставнику-майору должность начальника охраны. А узнав, что Георгий заядлый автомобилист, что он часто водил тяжелый боевой «Студебекер», согласился взять его шофером на директорскую автомашину, полулегковушку, почти аналог фронтового «Виллиса». И Георгий принял второе предложение. Он уехал за семьей, а в начале августа я встречал семейство Эрнов на Киевском вокзале и привез их к себе в Лобню. Через пару недель ему выделили комнату в коммунальной квартире одного из заводских домов. Ольгу Теновну устроили счетоводом в бухгалтерию завода. И началась новая жизнь. Жена Георгия, Ольга Владимировна, которую мы все звали Лялей, была на 4-м или 5-м месяце беременности. Жилось в послевоенные годы на гражданке трудно. Встречались мы обычно по выходным, так как я уезжал на занятия в институт очень рано, а возвращался поздно вечером, потому что уже к концу 1-го курса был выбран в Комитет комсомола института. После второго курса мне дали место в студенческом общежитии и в Лобню я приезжал по воскресеньям. А Георгий, после трех месяцев работы водителем у директора, снова отличился. Он вез зам. директора завода с совещания в Министерстве и на обратном пути решил продемонстрировать, как мы ездили на фронте. Подъезжая к Лобне, он свернул с шоссе и погнал машину через лес, по просеке. Кончилось его лихачество тем, что врезался в пень, сам и его пассажир получили резаные ранения лица разбитым лобовым стеклом. В итоге его сняли с легковушки и перевели на самосвал. Вскоре я стал крестным отцом маленькой Вали Эрн.

А Георгий продолжал трудиться в заводском гараже-то водителем, то автомехаником. Шли годы. Мы встречались семьями. Вместе отмечали праздничные даты. Мой старший сын Олег играл с крестницей Валей. Помню, как они вместе играли в песочнице, пекли «куличики». Георгий и Ляля закончили заводской техникум, готовивший специалистов-керамиков. И вскоре Георгий стал работать мастером в одном из заводских цехов, а Ляля - в заводской лаборатории. Года через два Георгий поступил на вечернее отделение в институт и смог успешно закончить его за два года, получив диплом инженера-керамика. Его назначили начальником цеха. Как-то, при моем очередном появлении в Лобне, Георгий пригласил меня на «семейный совет». Ему предложили должность главного инженера нового завода строительных материалов в Свердловске и сразу пообещали предоставить трехкомнатную квартиру в новом заводском доме. Предложение он получил от директора этого завода, который учился на курсах руководящего состава отрасли при Министерстве. Георгий знакомил слушателей этих курсов с технологическим процессом, показав свою эрудицию специалиста-технолога. А новому предприятию в Свердловске были нужны новые кадры. Валя была уже в 4-м классе, Ляля имела диплом техника-керамика и могла сразу получить работу в заводской лаборатории. Ольгу Теновну недавно похоронили после тяжелой болезни. И расширенный семейный совет принял положительное решение. Помню, как зимой провожал их в Свердловск - Жору, Лялю, Валю и кота Пурша. Потом мы поддерживали связь письмами, а Георгий ежегодно приезжал в Москву с отчетами и останавливался всегда у меня. Еще через пару лет я получил от него письмо из Львова. Ляля плохо переносила Уральский климат и Георгий переехал с семьей во Львов, где работал главным технологом Львовского завода стройматериалов. Ляля работала по специальности во Львовском НИИ строительной и декоративной керамики, а моя крестница Валя, закончив десятилетку, поступила во Львовский университет.
Георгий Александрович Эрн.
В Москву Георгий приезжал почти ежегодно. Сдав отчеты в Министерстве и выполнив различные поручения семьи и товарищей, обычно приезжал ко мне на работу. Вечером мы вместе возвращались домой. Еще в Лобне, он занялся поиском однополчан. Когда в начале семидесятых годов стал работать Совет ветеранов дивизии, Георгия выбрали председателем Совета ветеранов нашей бригады и он оставался на этой выборной должности до конца жизни. Примерно параллельно с ним, меня выбрали председателем Московской группы ветеранов дивизии и я оставался в этой должности почти два десятка лет. Каждый приезд Георгия в Москву был поводом для сбора наиболее близких однополчан-москвичей. Бывая у меня на работе, он часто помогал оформлять альбомы и стенды для школьных музеев боевой славы, для музея Карельского фронта и З-й Гвардейской Армии. Иногда вместе редактировали и перепечатывали на пишущей машинке поступающие ко мне материалы, взятые в ЦАМО СССР. Эти материалы послужили основой для издания в начале восьмидесятых большого труда о боевом пути дивизии в архивных документах и «Книги памяти» о погибших однополчанах.

Оставаясь в зрелом и даже в пожилом возрасте со своими привычками «большого мальчика», он всегда был инициатором памятных подарков, застолий, обмена предметами быта «на память». У меня и сейчас лежит на кресле гуцульский шерстяной коврик - «лежник», подаренный им на мое пятидесятилетие. А шапками, часами, чемоданами-дипломатами мы с ним обменивались десятки раз.

В 1978 году я смог провести половину своего отпуска у Георгия во Львове. На его машине, вместе с Лялей, мы объездили Карпаты, побывали в Ужгороде, Мукачево, заезжали в Ровно, чтобы поучаствовать в праздновании шестидесятилетия нашего однополчанина, бывшего комбата 6-й батареи 320 ГАП Андрея Галина. Моя крестница Валя Эрн вышла замуж, родила сына. В начале 80-х в Москве защитила диссертацию и работала научным сотрудником во Львовском НИИ стройкерамики. Ляля Эрн пару раз была у нас в Москве с внуком Ярославом.

Вместе с Георгием мы были на ряде встреч однополчан - в Запорожье, Волгограде, Лодейном Поле, Бендерах, Изюме. Несколько раз собирались в гарнизоне ракетной дивизии в Хмельницком. А в 1989 году я поехал во Львов хоронить Георгия. Привез из Львова собранные им материалы для издания книги о боевом пути нашей бригады и выполнил его заветное желание - отредактировал и издал эту книгу в конце 1989 года в типографии ВПА им. Ленина. Помог мне в этом бывший комбат 320-го ГАП полковник Ваня Моисеенко, работавший тогда в ВПА.

Таким он был, мой товарищ по 124-му и 320-му полкам Жора Эрн. Памятных эпизодов в нашей службе и дружбе было очень много. Поэтому я ограничился только вехами его военной и послевоенной биографии.

В начало __↑

ПАВЕЛ АНДРЕЕВИЧ СИВОКОНЕВ.

С Павлом мы познакомились дней через десять после прихода в дивизион. Посещая батареи, я в первые дни своей фронтовой жизни старался чаще бывать на пятой, где санинструктором был старшина мед. службы Леша Безгин, бывший ветеринарный фельдшер, имевший опыт фронтового медика с первых месяцев войны. Леша стал для меня учителем, наставником, в какой-то мере опекуном. Я старался побыстрее перенять у него так необходимые мне практические навыки в работе.

Павел Андреевич Сивоконев Павел выполнял очередное поручение замполита полка и знакомил батарейцев со сводками Совинформбюро. Младший лейтенант Сивоконев оказался комсоргом полка. Признаюсь, что Паша показался мне тогда молоденьким, щуплым мальчиком с совсем не боевым обликом. Он был близорук, газетный текст читал с очками, немного заикался и, может быть из-за этого, при разговоре смущался. Мы были с ним одногодками, обоим еще не было девятнадцати. Себя со стороны я не видел и не понимал, что вероятно и сам кажусь окружающим таким же неоперившимся петушком.

На соседнюю шестую батарею пошли вместе. Предстояло пройти полем километра два. Из разговора узнал, что в наших с Павлом судьбах оказалось кое-что общее. Он жил в Ленинграде. После десятого класса по зрению не прошел медицинскую комиссию и не поступил в арт. училище. Закончил краткосрочные курсы политработников. В полк пришел недели на две раньше меня. В процессе нашего с ним разговора Паша уже не так заикался, перестал смущаться, показал мне фотографии оставшихся в блокадном Ленинграде родителей. А потом, вспоминая о школе, сказал, что имел «дразнилку» стихоплета, так как на школьных вечерах читал свои стихи. На мою просьбу прочитать что-нибудь, достал из кармана потрепанную тетрадь, надел очки. Дослушать стихотворение не дали немцы, начавшие очередной арт. налет. Стреляли видимо по площадям, так как снаряды разрывались и впереди и сзади нас. А мы пережидали обстрел лежа на земле. Встали перепачканные мокрым черноземом. Кое-как помогли друг другу очистить шинели. Оказалось, что Паша потерял свои очки, которые мне вскоре удалось найти. На шестую батарею пришли уже как хорошо знакомые и довольные друг другом.

Потом мы с Павлом встречались часто и на батареях и на КП дивизиона. А через пару месяцев меня неожиданно вызвал к себе замполит полка старший батальонный комиссар Мигаленя. Беседовал он со мной довольно долго, расспрашивал о предшествующей биографии, спецшколе, контузии в Севастополе и даже о моих юношеских увлечениях спортом. А потом замполит моего дивизиона сказал, что меня рекомендуют на выборную должность комсорга дивизиона. Думаю, что это назначение произошло с подачи Павла, хотя он в этом так и не признался. Комсоргом дивизиона я оставался до конца войны, сначала в 124-м, а потом в 320-м полках.

К началу Сталинградской наступательной операции мы с Павлом уже были хорошими товарищами. Посещая дивизион, он всегда старался встретиться со мной. За прошедшие несколько месяцев мы оба повзрослели и подзакалились в горниле войны. Иногда Паша оставался в дивизионе один-два дня и мы могли пообщаться, лучше узнать друг друга. После Ясско-Кишеневской операции Паша, уже старший лейтенант, стал работать инструктором в политотделе бригады. А после окончания войны, в Румынии, работал в политотделе дивизии. Виделись мы тогда с ним реже, но теплые дружеские взаимоотношения поддерживались всегда.

Встретились в Москве в 1950-м году на Большой Пироговской, возле клиник 1-го Московского мединститута. Я учился на 3-м курсе института, а Паша был слушателем Военно-Политической Академии им. Ленина. Обменялись координатами. Мое институтское общежитие на Зубовском бульваре оказалось недалеко от общежития ВПА на Большой Пироговской. С легкой руки Павла меня и в институте не освободили от комсомольских нагрузок. Со 2-го по 5-й курсы я был членом ВУЗовского Комитета комсомола, отвечал за военно-спортивную работу. Несколько раз мы встречались с Павлом в общежитии, на институтских вечерах. Позднее он познакомился с моей семьей, побывал у меня дома. А потом - снова перерыв. Письмо от Паши я получил в середине пятидесятых годов из Хабаровска, где он продолжал службу. Снова увиделись в Москве в 1958-м году. Я работал в Санэпидстанции Свердловского района заместителем главного врача по лабораторной службе, а Паша, уже майор, учился на Высших офицерских курсах при ВПА им. Ленина. Он неоднократно бывал у меня на работе, в лабораториях на Козицком переулке и улице Чехова, несколько раз с нашим коллективом участвовал в культпоходах в кино и театры. Даже вроде ухаживал за нашей сотрудницей Тамарой Марковой. И снова назначение на Дальний Восток. Переписывались с ним, когда он был замполитом полка в Забайкалье, в Чите. Потом служил в Приморском крае, на Сахалине. В семидесятых годах он был уже полковником, начальником политотдела дивизии. Из писем знал, что Павел женат на своей бывшей однокласснице, что у него растут две дочери. Жена, по образованию педагог, часто из-за кочевого образа жизни не могла работать по специальности. Только в начале девяностых годов, из очередного письма Павла, узнал, что он вышел в отставку, переехал с семьей в Санкт-Петербург. Жил он тогда временно у родственников жены, ожидая получения квартиры. Обе его дочери поступили в медицинский институт.

Увидеться нам больше не пришлось. В начале 1995 года я получил Пашин новый адрес в Санкт-Петербурге, на улице Машиностроителей. А на поздравительную открытку к 50-летию Победы ответа не было - Паша умер в апреле 1995-го.

Сохранилась светлая добрая память о хорошем человеке, товарище и друге Павле Андреевиче Сивоконеве.

В начало __↑

БОРИС СИДОРОВИЧ РАДЧЕНКО.

Борис Радченко стал командиром моего дивизиона в октябре 1944 года, сразу после госпитализации получившего тяжелую травму Вани Тумаренко. А в конце декабря 1944-го я уже был переведен военфельдшером дивизиона в 320-й полк. Так что моим непосредственным командиром Борис был менее трех месяцев. Но знакомы мы с ним были с начала 1943-го, когда он заменил Тумаренко в должности начальника разведки полка. Неоднократно встречались на НП, бывал он довольно часто и у нас в дивизионе. Октябрь-декабрь 1944-го для меня оказались богаты запомнившимися событиями. В конце октября, под Кишкунфеледьхазой, я получил пулевое ранение левого предплечья с повреждением кости. Долечивал руку у себя в дивизионе. За этот период были бои за Кечкемет и на Будапештском направлении. Гипс с руки мне сняли в ПМП пред началом боев за Пешт. А потом - остров Чепель, форсирование Дуная, бои на правобережном плацдарме, тяжелые уличные бои в Буде с его старинными постройками и узкими улочками. Приходилось брать штурмом каждое здание. В дальнейшем мы с Борисом встречались уже в Австрии и еще пару месяцев в Румынии, когда гарнизон бригады размещался в Деве.

Борис Сидорович Радченко. С самого начала нашего знакомства мы, не соблюдая субординацию, называли друг друга по имени. Признаюсь, что было еще одно обстоятельство, присутствовавшее в наших с ним отношениях. Этим «обстоятельством» была моя санинструктор Оля, молоденькая девушка, обучавшаяся медицине на краткосрочных курсах Красного Креста и пришедшая в дивизион перед началом Ясско-Кишеневской операции. С ее появлением Борис стал нашим частым гостем. Его ухаживания не остались незамеченными и тогда Борис сказал мне, что они с Олей полюбили друг друга и что Оля дала ему согласие на замужество. Воспрепятствовать их взаимоотношениям я не мог, да и не старался. Уже во время перемещений по территории Румынии состоялся даже своеобразный обряд сватовства, на котором кроме молодых присутствовали комдив Тумаренко, замполит Быстров, а со стороны невесты - я и Леша Безгин. С приходом Бориса в дивизион его отношения с Олей были уже признаны всеми и мы считали их мужем и женой. Оля родила мальчика вскоре после расквартирования бригады в Румынии, в июне 1945-го. Ребенок был очень слабенький, на ходе беременности сказались тяжелые условия фронтового быта. Примерно в августе 1945-го комбриг разрешил Борису по его просьбе отпуск. Прощаясь со мной, он сказал, что везет Олю с ребенком к своим родным, под Новосибирск. А встретиться с ним удалось почти через сорок лет, в Волгограде.

Мы отмечали сорокалетие Сталинградской битвы. Трое суток жили с Борисом рядом в гостинице, вместе ездили по местам боев и мемориалам, все это время общались друг с другом. Борис приехал в Волгоград с женой, но это была не Оля. Я не стал задавать ему вопросов, а он сам рассказал мне о своей послевоенной жизни. Ребенок тяжело болел и умер примерно через месяц после приезда к родным. Борис демобилизовался из армии, стал работать в местном лесхозе. А Оля, уроженка Полтавщины, не прижилась в непривычных условиях сурового сибирского климата и полутаежного быта. Расстались они через два года. Оля уехала к своим родным на Украину. В новой семье Бориса было два сына, рос внук. Сам он работал на руководящих должностях в лесхозах Новосибирской области и Красноярского края. А досуг вместе с сыновьями проводил в тайге, на охоте. Выйдя на пенсию переехал в г. Первоуральск Свердловской области, где работал старший сын. После встречи в Волгограде наша связь с ним поддерживалась письмами. Работа в суровых климатических условиях и чрезмерное увлечение охотой сказались на его здоровье. Он дважды отмораживал ноги. К этому присоединился тяжелый облитерирующий эндартерит, так как Борис был заядлым курильщиком. Ему ампутировали стопу, а потом еще и часть пальцев на второй ноге. По старой привычке Борис консультировался со мной по мучавшим его сложным медицинским проблемам, пытался найти способы реабилитации своего увечья. Очень переживал, что не может уходить как прежде в лесную глухомань и охотиться на кабанов и лосей. Болезнь и связанная с ней непривычная оседлая жизнь ускорили летальный исход.

Таким запомнился мне один из моих командиров дивизиона, «Ермак Тимофеевич». (Так мы всегда между собой называли Бориса Радченко).

В начало __↑

ВЛАДИМИР ГЕОРГИЕВИЧ ЕГОРОВ.

Со старшим лейтенантом Володей Егоровым я познакомился сразу после прихода в дивизион. Командир дивизиона был на совещании в штабе полка и о своем прибытии для прохождения службы в качестве военфельдшера я докладывал ему, заместителю командира дивизиона. Володя во время боя под Крещенкой был командиром четвертой батареи и принял новую должность за несколько дней до моего прихода в часть. По своей новой должности он вместе с начальником штаба работал со штабной д Владимир Геогиевич Егоров окументацией, следил за работой взвода управления - разведчиками, связистами, топографами, контролировал подвоз боепитания, снабжение средств тяги горюче-смазочными материалами. И почти постоянно находился на нашем командном пункте. Мы общались почти ежедневно, иногда размещались в одной землянке.

Не буду останавливаться на отдельных эпизодах совместной службы, боях под Чернышевской, Каменском-Шахтинским, на Изюмском плацдарме - под Долгенькой, Богородичным, Голой Долиной. С Володей и нашим начальником связи мы обмывали мою первую боевую медаль. После Чернышевской я перестал чувствовать себя новичком и отношение ко мне со стороны сослуживцев, как мне кажется, стало уважительным. Перед началом Сталинградской наступательной операции мы с ним уже общались друг с другом по имени. Во время боев под Долгенькой, при минометном обстреле нашего КП, Володя был легко ранен и я перевязывал его ранение и отвозил в дивизионную ОМСР. А через несколько дней сам был ранен осколком в мягкие ткани правого бедра. После удаления осколка долечивал ранение у себя в дивизионе. А Володя в конце июля или в начале августа 1943 года вернулся в дивизион уже в звании капитана и вскоре получил назначение на должность ПНШ в штаб полка. Виделись мы теперь редко, когда я по долгу службы бывал в ПМП и заглядывал в штаб полка.

Уже в Венгрии, работая военфельдшером дивизиона в 320-м ГАП нашей бригады, встретил майора Егорова в должности начальника штаба 320-го. Периодически встречались с ним в последние месяцы войны и после ее окончания - в Австрии, Румынии, в период моей службы старшим военфельдшером бригады.

А потом о Володе Егорове я ничего не знал более полувека. Получил от него большое письмо в начале 1997-го года. Оказалось, что после демобилизации, выйдя в отставку в звании полковника, он с семьей жил на Украине, в городе Шепетовка Хмельницкой области. И долгое время не знал, что почти рядом с ним, в Хмельницком, размещается 19-я Ракетная дивизия стратегического назначения, которая формировалась на базе нашей 7-й Запорожской АДП. Обо мне он узнал случайно, когда попал на очередную встречу ветеранов дивизии в гарнизон 19-й РДСН. В подаренной ему книге о боевом пути 7-й Запорожской прочитал обо мне, председателе Московской группы ветеранов дивизии и одном из рецензентов, готовивших издание этой книги. Узнал мой Московский адрес.

Наша с ним переписка поддерживалась около пяти лет, а встретиться так и не пришлось. Мешали возраст, состояние его и моего здоровья. Узнал, что с 1948 года он служил в Сибири и на Дальнем Востоке - в Забайкальском ВО, Хабаровске, Приморском крае. Был и командиром тяжелого гаубичного полка в арт. бригаде, которой командовал мой фронтовой комбриг Белоусов. Володя вспоминал начало нашей совместной службы в 124-м и в бригаде. Писал, что фактически кроме меня никого из однополчан не нашел. По его просьбе послал изданную нами в Москве книгу о боевом пути бригады, а так же «Книгу памяти» о погибших однополчанах.

Последнее письмо от него получил в начале 2002 года. В мае вместо письма получил фотографию с коротким текстом на обороте. Болезнь не позволила ему написать, как он это обычно делал, подробное письмо. А еще через пару месяцев вернулось нераспечатанным посланное ему мое письмо. На конверте была пометка почты о том, что адресат умер.

В начало __↑

АЛЕКСЕЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ЗАМАРЕНОВ.

Алексей Константинович Замаренов С Лешей Замареновым мы служили в разных полках одной бригады и на войне встретились только дважды – в Югославии, в пограничном с Венгрией селе Дяла, а потом - в Венгрии, перед форсированием Дуная. Зато два послевоенных года моей службы в бригаде мы общались почти постоянно и подружились. Оба играли в футбол в составе бригадной команды. Оба активно участвовали в бригадной художественной самодеятельности. Нас объединяли общие интересы, одинаковое восприятие событий, одинаковые планы на последующие годы мирной жизни. Оба стремились демобилизоваться и поступить в ВУЗы. Леша до войны учился в музыкальной школе, хорошо владел скрипкой. После десятилетки успел проучиться один год в консерватории. Мне было необходимо повысить свою квалификацию медика и получить высшее образование, так как я достиг своего карьерного потолка и не мог рассчитывать на служебный рост со своим дипломом военфельдшера.

А потом наши пути-дороги разошлись на долгие годы. Только в начале восьмидесятых я узнал, что Леша живет и работает в Саратове. Возобновилась переписка. Встретиться удалось, когда я поехал на теплоходе по Волге Леша встречал наш рейс Москва-Астрахань и все время стоянки теплохода около трех часов, мы с ним провели в кафе на пристани. Обменялись послевоенными биографиями, вспомнили молодые годы. Оказалось, что он вместо музыки посвятил себя геофизике, защитил диссертации, читал лекции в Саратовском университете и заведовал отделом в Нижне-Волжском НИИ геологии и геофизики. В последующие годы наша связь поддерживалась письмами. Когда возникли возрастные проблемы со здоровьем, посылал ему по его просьбе дефицитные в те годы лекарственные препараты. Консультировал в пределах своей компетенции его урологическое заболевание и послеоперационную реабилитацию. В конце девяностых годов получил от Леши написанные им воспоминания о памятных моментах и эпизодах нашей военной молодости. Среди полученных от него «эссе» два были посвящены нашему знакомству, встречам на Тиссе и Дунае.

Две короткие встречи с Лешей Замареновым на фронте я описал в «фронтовых миниатюрах». О нашей с ним службе и дружбе в два послевоенных года так же очень много воспоминаний Но это уже была не война. Мы оба были молоды, приобщались к радостям мирной жизни и были полны надеждами на мирное светлое будущее.

Профессор, доктор наук, старший научный сотрудник НИИ геологии и геофизики, просто хороший товарищ и друг Алексей Константинович Замаренов ушел из жизни в апреле 2002-го года.

В начало __↑

ВЛАДИМИР ЯКОВЛЕВИЧ ЗАПЛЕТИН.

С Володей Заплетиным я познакомился в конце ноября 1942 года, когда около станицы Чернышевская пришлось принять тяжелый бой с крупной группировкой немецкой бронетехники. Володя был тогда младшим сержантом, наводчиком в составе Владимир Яковлевич Заплетин. орудийного расчета. Потери у нас были большими, в числе погибших оказался командир Володиного орудия Ваня Зеленов. Володя Заплетин тогда принял командование гаубицей на себя, прямой наводкой подбил вражеский бронетранспортер и успешно выполнил поставленные командиром батареи задачи. После этого боя он стал сержантом и командовал гаубичным расчетом до конца войны. Мне пришлось оказывать ему первую помощь при легком ранении, полученном во время боев на Изюмском плацдарме и делать ему перевязки, долечивая это ранение у себя в дивизионе. До конца войны мы встречались часто, но знал я о нем тогда мало. А первый разговор «по душам» состоялся осенью 1945-го, когда бригада располагалась в Центральной Румынии, в городе Дева. Володя пришел ко мне посоветоваться о возможности обследования в гарнизонном госпитале. У него были жалобы на боли в суставах и на одышку при быстрой ходьбе. Я помог тогда послать старшего сержанта Заплетина на консультацию в терапевтический госпиталь Южной группы войск в город Сибиу. К нам в бригаду он больше не вернулся, а когда мы переехали в ОдВО узнал, что по состоянию здоровья Володя был демобилизован из армии.

Прошли годы. На одной из встреч ветеранов дивизии, посвященной тридцатилетию освобождения города Запорожья. Ко мне подошел довольно солидный, полный мужчина, назвал меня по имени и спросил, узнаю ли я его. Это был наш бывший командир орудия сержант Володя Заплетин, а теперь - профессор, доктор экономических наук. Оказалось, что демобилизовавшись из армии, он учился на землеустроительном факультете Воронежского СХИ. По окончании ВУЗа был оставлен в институте для работы ассистентом кафедры землеустроительного проектирования. С 1961 года стал доцентом кафедры. Успешно защитил кандидатскую, а затем докторскую диссертации. Издал ряд трудов, два учебника по землеустройству. Потом мы встретились с ним в Киеве, куда он приехал с детьми - сыном и дочерью. Два дня жили рядом, в соседних номерах и смогли подробнее пообщаться. Володя уже был профессором, заведовал кафедрой землеустроительного проектирования Воронежского СХИ. Мы виделись с ним еще несколько раз на юбилейных встречах в гарнизоне 19-й ракетной дивизии в Хмельницком, в Волгограде, Лодейном Поле. Переписывались. Володя неоднократно говорил, что благодарен за помощь на фронте и за то, что смог сразу после окончания войны продолжить учебу и обрести любимую гражданскую профессию.

В октябре 1998-го получил письмо от жены и детей с известием о кончине Владимира Яковлевича Заплетина, заслуженного деятеля науки, профессора, доктора экономических наук, заведующего кафедрой Воронежского СХИ. А для меня – сержанта, бывшего командира орудия моего дивизиона Володи Заплетина.

В начало __↑

БОРИС АЛЕКСАНДРОВИЧ ЕЛИСЕЕВ.

Борис Александрович Елисеев. Познакомились мы с Борисом в первых числах июня 1943 года, когда полк занимал позиции в пойме Северского Донца, недалеко от города Красный Лиман. Лейтенант медицинской службы Б. Елисеев заменил тогда выбывшего в дивизионную ОМСР С.Васильева и работал фельдшером в нашем полковом медицинского пункта (ПМП). Где Борис начинал свою фронтовую жизнь я не знаю, но летом 1943-го у него уже была медаль «За боевые заслуги». Общались мы тогда только несколько раз, во время моих посещений. А после завершения боев на Изымском плацдарме, т. е. в августе 1043-го его перевели на должность военфельдшера дивизиона в 3-ю Минометную бригаду нашей дивизии. Потом его послужной список обогатился пребыванием в дивизионной ОМСР. Во время Будапештской операции он снова был фельдшером дивизиона в 101-м и в 103-м минометных полках 3-й Мин.бригады. А после окончания войны, в месяцы несения гарнизонной службы в Румынии, я встретился с Борисом, опять служившим в ОМСР-531. Подробности этих перемещений по службе в 7-й АДП узнал от него. В 1946-47 мы встречались с Борисом часто, так как занимая должность старшего военфельдшера бригады я по роду службы посещал дивизионную медсанроту. Когда осенью 1946-го поехал в отпуск в Москву, пытался передать от него письмо и сувениры его близким. Но подвела путаница в адресе. Я искал его родных на Козицком переулке и никого не нашел. А потом узнал, что Борис с матерью и сестрой жили не на Козицком, а на Козихинском переулке.

Как со многими однополчанами наша связь с ним прервалась почти на тридцать лет. Встретились в середине семидесятых. Борис, продолжая армейскую службу, был сначала на медицинских, а потом - на административно-хозяйственных должностях. В 70-х г. подполковник Б. А. Елисеев работал в системе служб ХОЗУ аппарата Генштаба. Наши товарищеские и дружеские взаимоотношения поддерживались все годы его жизни. Встречались в ЦПКиО, в семье у командира 103-го мин. полка П. Е. Власова, при поездках по местам боев 7-й АДП. Я помогал ему и Власову организовывать встречу в столице ветеранов 3-й минометной бригады. Многолетние наши контакты подтвердили желание и умение Бориса оказывать посильную помощь товарищам. Вместе с ним мы помогали в трудные минуты семье Тамары Меркушиной, а после смерти бывшего командира ОМСР майора И. И. Овчинникова - его вдове, нашему ветерану О. М. Орлик.

Борис Александрович Елисеев умер после тяжелой болезни осенью 1989 года.

В начало __↑

НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ КИСЕЛЕВ.

Коля Киселев – наш аксакал. В 2008-м ему было девяносто шесть. И он продолжал активно работать дома над проектами возрождения полноценной угледобычи в сибирских и дальневосточных регионах, над возможностями усовершенствования и технического перевооружения открытых угольных карьеров.

Из моей бригады после войны нас было девять человек. Остались двое.

Мы познакомились в декабре 1944-го под Будапештом. Коля был начальником артиллерийского снабжения полка, обеспечивал снабжение боепитанием, техническое обслуживание и ремонт поврежденных гаубиц. У меня в дивизионе был его прямой подчиненный, арт. техник Володя Колчанов, с которым мы подружились. И почти сразу выявились общие интересы, способствовавшие моим встречам с капитаном Киселевым. Он немного играл на аккордеоне, а узнав о том, что пришедший в полк военфельдшер владеет этим музыкальным инструментом, стал нашим частым гостем. Воевал Коля в 320-м давно, с его формирования, имея заслуженный авторитет хорошего специалиста в своей отрасли и храброго офицера. С военной биографией Коли связано много случаев, когда он участвовал в тяжелых рискованных операциях. Три-четыре таких военных эпизода были описаны в сборнике о боевом пути бригады.

Послужили мы вместе до лета 1946 года, когда Колю направили восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство страны. Перед войной он работал на Краматорском заводе тяжелого машиностроения, Туда, главным инженером этого предприятия, он и был направлен. А после завершения восстановительных работ получил назначение на строящиеся предприятия Уральского региона. Его трудовая биография богата добрыми деяниями. Знаю, что Коля активно трудился в ЦКБ Уралмаша, когда директором этого промышленного гиганта был Николай Рыжков. Много творческого труда он вложил в конструирование и испытание первых шагающих экскаваторов. Мне трудно разобраться в тонкостях, технических деталях. Но знаю, что его труд был оценен положительно. Коля стал лауреатом Сталинской и двух Государственных премий. Докторскую диссертацию он защитил в семидесятых годах. Ряд лет трудился в МИСИ, заведовал проблемной лабораторией, занимался вопросами конструирования и усовершенствования оборудования в тяжелом машиностроении. Когда мы созванивались, поздравляя друг друга с праздникам, памятными датами, Коля обязательно говорил о своих проектах по возрождению полноценной угледобычи, о существенном удешевлении этого процесса. Он до последних дней своей жизни был полон идей и творческих замыслов. Николай Николаевич Киселев ушел из жизни в 2009 году.

В начало __↑

ПАВЕЛ ЕМЕЛЬЯНОВИЧ ВЛАСОВ.

Власов Павел Емельянович, Власова Анна Прокофъевна. Впервые мы встретились только в начале семидесятых годов, когда была сформирована Московская группа ветеранов 7-й АДП. В нее вошли представители всех фронтовых бригад, 15-ти минометных и артиллерийских полков, воевавших в годы войны под знаменем дивизии. Мне, как председателю группы, довелось тогда узнать многих ранее незнакомых однополчан. В те годы удалось найти в Москве и ближнем Подмосковье более семидесяти ветеранов 7-й АДП.

Почти три десятка лет мы были не просто знакомы, Начавшиеся между нами контакты на почве поиска документов в ЦАМО (Центральном Архиве Министерства Обороны) и воссоздания истории дивизии быстро переросли в товарищеские и дружеские взаимоотношения. Сейчас, вспоминая боевых товарищей, хочу добрым словом вспомнить о нем.

О его военной биографии знаю далеко не все. В наших с ним беседах обычно фигурировали многие однополчане. А о себе он рассказывал мало. Был начальником разведки минометного полка, потом начальником разведки минометной бригады. Принял командование 103-м минометным полком 3-й МБр. нашей дивизии и в этой должности закончил войну. Об его военных заслугах свидетельствуют боевые награды - орден Красного Знамени, два ордена Александра Невского. Эти награды давались за полководческий талант и проведение важных фронтовых операций. Об отношении к нему в полку могу сказать совершенно точно. Его уважали не только как хорошего командира, а любили как человека. Мне пришлось при Павел Емельянович Власов. нять участие в организации и проведении в Москве встреч однополчан, ветеранов 3-й МБр. И услышать много очень добрых слов о боевом командире полка от товарищей по полку и бригаде.

Павел Емельянович в своей военной и послевоенной жизни был очень дисциплинированным, обязательным человеком. Упорным трудом добивался выполнения поставленных задач. Умел и любил все сделать своими руками. Три года его работы в ЦАМО СССР в Подольске позволили воссоздать в архивных документах историю дивизии, ее боевой путь, Книгу памяти о погибших на фронте однополчанах. Моя помощь заключалась только в том, что я печатал на машинке сделанные им рукописные архивные выписки. Вместе с ним мы ездили в Королев за оставшимися в семье бывшего начальника политотдела дивизии Чернявского материалами о дивизии.

Мне довелось много раз бывать у Павла Емельяновича дома, общаться с семьей, с детьми и внуками. Не могу не сказать несколько слов об этой удивительно дружной и доброй семье, ставшей как бы постоянным членом сложившегося сообщества однополчан. Супруга Павла Емельяновичв, Анна Прокофьевна, приехала к нему на фронт и прошла вместе с полком всю вторую половину войны. Старший сын Саша - ровесник Победы. Хорошо знаю дочь Наташу, ее супруга Володю, внука Игоря, внучку Анечку. Павел Емельянович был хорошим мужем, отцом, дедом. Тяжелая болезнь на несколько лет приковала его к постели. Он не дожил в 2004-м году около месяца до так чтимого им праздника-Дня Победы.

9-го мая 2005 года оставшиеся еще члены Московской группы ветеранов дивизии собрались в ЦПКиО, чтобы отметить шестидесятилетие Победы. И к нам присоединилась вся семья Власовых. За нашими столиками были Саша, Наташа, Володя, Игорь и Анечка. А на почетном месте стоял портрет молодого Павла Емельяновича, командира 103-го мин.полка, лежали подушечки с его боевыми наградами. И стояла стопка с традиционными фронтовыми «сто грамм».

В начало __↑

ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ АБРОСИМОВ.

Младший лейтенант Ваня Абросимов пришел в 320-й ГАП нашей бригады в первых числах октября 1943 года на должность командира взвода управления 5-й батареи. В это время боевые действия велись на подступах к Запорожью. Знакомство с ним состоялось недели через две, когда 25-ю бригаду перевели на правобережный плацдарм немцев южнее Запорожья. Бои на плацдарме шли тяжелые, и мне по роду службы тогда приходилось часто бывать на наших наблюдательных пунктах. Когда на НП комбата 6-й батареи моего дивизиона старшего лейтенанта Андрея Галина легко ранило разведчика и радиста, я отправился туда с санинструктором Лешей Безгиным. Наблюдательные пункты командиров 5-й батареи 320-го и 6-й батареи 124-го размещались рядом, в районе высоты 76,1. В моменты относительного затишья на передовой соседи находили повод «навещать» друг друга и Ваня пришел к Галину, чтобы познакомиться с находившимся на нашем НП начальником разведки дивизиона Таранцом.

Ваня Абросимов. Потом мы встречались с Ваней периодически, когда огневые позиции 124-го и 320-го располагались поблизости. А в Карелии, вскоре после форсирования Свири, мне довелось оказывать младшему лейтенанту Абросимову первую помощь при полученном им легком осколочном ранении.

Когда в декабре 1944-го я был переведен из 124-го в 320-й полк, лейтенант Ваня Абросимов оставался в должности КВУ 5-й батареи нашего дивизиона. Уже более года он получал «стажировку» на передовой, обрел опыт и навыки работы на НП батареи и даже несколько раз подменял нашего начальника разведки.

В период подготовки к форсированию Дуная с острова Чепель, южнее Буды, Ваня был отобран в группу корректировщиков, которым предстояло в составе штурмовых групп первыми форсировать широкую водную преграду и с захваченного плацдарма обеспечить арт. огнем подавление целей, мешавших прорыву обороны противника в районе города Эрчи.

О том, как проходило форсирование Дуная и трудных и опасных часах тяжелого боя на правобережном плацдарме южнее Буды я узнал позднее со слов наших корректировщиков - Вани Абросимова (от 320-го ГАП) и Жоры Эрна (от 124-го ГАП). И из представленных реляций для награждения особо отличившихся артиллеристов. Жора Эрн был награжден тогда орденом Отечественной войны 1-й степени, а Ване Абросимову присвоено звание Героя Советского Союза.

Служили вместе с Ваней в одном дивизионе до конца войны, а потом в составе гарнизона бригады в Южной группе войск - в Австрии, Румынии (г. Дева) и в ОдВО (с.Париж). Вместе проводили досуг, играли в футбол. А осенью 1946-го Героя Советского Союза Ивана Абросимова из 25-й бригады отозвали и направили на учебу в Москву. Связь наша прервалась почти на три десятка лет.

Когда в начале 70-х годов стал работать Совет ветеранов 7-й АДП, я узнал, что Герой Советского Союза полковник Абросимов избран председателем Совета ветеранов 7-й АДП. Вскоре состоялась первая встреча ветеранов дивизии, посвященная 35-летию освобождения Запорожья. На перроне в Запорожье наш поезд Москва-Запорожье встречали торжественно. Был выстроен почетный караул, играл военный оркестр. Были цветы, объятия, слезы радости. В группе встречавших нас руководителей города был и полковник Иван Александрович Абросимов - член бюро горкома ВКПб и военный комиссар Ленинского района г. Запорожье.

Из трех дней, которые были посвящены юбилейной встрече и насыщены разными торжественными мероприятиями, два вечера и две ночи я провел в семье у Вани. Вместе со мной были наиболее близкие фронтовые товарищи, бывшие КВУ батарей 2-го дивизиона 124-го и 320-го ГАП Володя Баскаков и Борис Туманов. Мы узнали некоторые подробности о послевоенной жизни Вани и его семьи. Высокое почетное звание способствовало его карьерному росту. В середине 50-х майор Абросимов стал работать военкомом в Большом Токмаке, потом в Мелитополе, откуда переведен заместителем военкома в один из районов областного центра Иван Александрович Абросимов. Герой Советского Союза. . Последние пять лет работал военкомом Ленинского (Центрального) района г. Запорожье. Мы познакомились с его семьей - супругой Зинаидой Васильевной, двумя дочерьми, внуком. Хорошо запомнилось, как Ваня провожал меня в Москву, как вручи на перроне две большие копченые рыбины собственного улова.

Почти ежегодно, по пути в Оренбургскую область, где жили Ванины родные и куда он с супругой ездили проводить отпуск, мы с Володей Баскаковым встречали и провожали его на Киевском вокзале. А все наши поездки на юбилейные встречи, происходившие с пятилетним интервалом (35-ти, 40-ка и 45-тилетия освобождения Запорожья) Ваня всегда проводил вместе с нами, откладывая прочие служебные дела. Помню, как в один из приездов, поздним вечером, он повез нас с Володей Баскаковым знакомиться со своим детищем – реконструируемым зданием райвоенкомата, Как с гордостью показывал нам планировку служб и отделов, знакомил с дежурившим в военкомате персоналом. Дважды я побывал с ним в музее 93-й средней школы «Подвигу жить», где была развернута экспозиция 7-й Запорожской арт. дивизии. Дважды участвовал в проведении уроков мужества в 5 «б» классе 30-й СШ, где учился Ванин внук. Впоследствии несколько раз получал письма от классного воспитателя моего «подшефного класса» с трогательными групповыми фотографиями и своеобразный «отчет» об успехах этого класса. Вместе с Ваней мы побывали на ряде встреч однополчан – в Бендерах, Волгограде. Вместе были у супруги Виктора Сидоренко, бывшего санинструктора нашего дивизиона Таиссии Леоненко, поминали погибшего накануне Победы комдива Витю Сидоренко.

Когда летом 1983-го мне пришлось побывать в служебной командировке в Запорожье с проверкой работавших в Запорожской области лагерей труда и отдыха Московских школьников, я вместе с членами нашей комиссии перед отъездом из города заехали навестить Ваню, Зинаида Васильевна сообщила о нашем неожиданном визите по телефону Ване. Он сразу приехал домой, успел посидеть с нами за столом, а потом проводил в аэропорт. Никто тогда не знал, что это будет наша последняя личная встреча.

О смерти Вани узнали 20-го июня 1984 года, когда группа ветеранов 7-й АДП собралась в Лодейном Поле чтобы отметить сорокалетие форсирования Свири. Ждали, что он будет на этой встрече вместе с нами, но рано утром получили телеграмму из Запорожья с известием о скоропостижной кончине товарища.

Добрым, отзывчивым, очень простым и контактным в общении остался в памяти однополчан Герой Советского Союза Иван Александрович Абросимов.

В начало __↑

ВЛАДИМИР АЛЕКСЕЕВИЧ НАЙДЕНОВ.

Володя Найденов в июле 1942 года, когда я пришел в 124-й ГАП, был старшиной штабной батареи. Виделись мы с ним когда мне приходилось бывать на ПМП или в штабе полка. Володя был одним из «старожилов» 124-го, воевал в нем с момента формирования в Задонье Орловской области, т. е. с января 1942 года. Некоторые подробности его служебной биографии я узнал уже после войны, так как в послевоенные годы Володя стал постоянным и бессменным председателем совета ветеранов нашего полка.

За несколько десятков послевоенных лет нам пришлось много раз встречаться, переписываться. Поэтому я хорошо узнал черты его характера и образ жизни. Это был очень аккуратный, исполнительный и обязательный человек, сплотивший группу однополчан и поддерживающий со всеми постоянную связь. А в Ново-Калиновке, где он проживал, он так же много лет бессменно избирался председателем местной поселковой организации ветеранов войны.

Демобилизовавшись из армии в конце сороковых Владимир Алексеевич Найденов годов Володя возвратился к своей мирной довоенной профессии и работал педагогом средней школы в Орловской области. А в середине пятидесятых годов он стал директором школы в поселке Ново-Калиновка, близком пригороде Орла. А Ново-Калиновке практически и прошла вся его послевоенная жизнь.

Когда в конце восьмидесятых годов я готовил сборник о боевом пути 25-й арт. бригады, именно Володя написал для нас два подробных очерка, посвященных началу боевой деятельности полка, боям в составе Брянского фронта под Тербунами, важном железнодорожном узле между Касторной и Ливнами, о боях под Николаевкой и Васильевкой, когда удалось остановить наступление противника на Ливны. А потом - о боях в составе 38-й армии в районах Суриково, Большой и Малой Вереек. От него я узнал подробности тяжелого боя под Крещенкой, где погибла большая группа наших однополчан, в том числе командир полка Колесников и командир дивизиона Никитин.

Когда мы в ноябре 1982 года возвращались из Хмельницкого после очередной юбилейной встречи в гарнизоне у ракетчиков, я обратил внимание на две его польские медали. И узнал ранее неизвестные большинству из нас подробности его военной биографии. Оказывается в конце 1943-го старшину Найденова отозвали из полка и, присвоив ему офицерское звание младшего лейтенанта, прикомандировали к формируемой стрелковой дивизии имени Тадеуша Костюшко 1-й Польской Армии. Там он обучал младший командный состав, получавший после учебы звание капралов. А потом Володя, уже в составе 1-й Польской Армии, полгода провоевал на 1-м Украинском фронте. Стал старшим лейтенантов войска Польского. Был в одном полку и часто встречался с молодым хорунжим Ярузельским, который в восьмидесятые годы стал министром обороны Польши. После ранения под Вроцлавом и лечения в госпитале Володя возвратился в 124-й. Бои тогда шли на территории Венгрии.

Помню, как Володя делился со мной своими личными переживаниями, похоронив супругу. Остался один, в большом собственном доме, рядом с территорией школы, где почти три десятка лет проработал директором. Две дочери с семьями жили в Орле. И Володя, уже не работающий пенсионер, описывал мне свой сельский быт, заботы по огороду и саду, установку памятника на могиле жены. Я, как мог, старался вселить в него оптимизм надеждами на то, что время должно облегчить боль потерь. Что летом, вероятно, с ним поживут дочери и внуки. А потом получил горькое письмо о том, что внезапно погибла его любимая собака. Чем-то отравилась. Вечером, как обычно, бегала. А утром он нашел ее околевшей. Я посоветовал сразу взять щенка, уход и заботы о котором скрасят ему одиночество. Это были последние наши письма. Не получил от него, очень аккуратного и обязательного, привычное поздравление. Понимал, что что-то у него неладно дома. Что, по-видимому, он болеет.

Написал в Орел дочери, Валентине Владимировне Леоновой, Снова молчание. А потом письмо из Орла уже где-то в конце марта. Письмо, которое своим содержанием меня потрясло. В канун Нового 1985 года Володя был убит. Негодяи знали, что в доме живет одинокий старик. Что у него, получающего приличную для деревенского быта пенсию инвалида войны, должны быть сбережения. Готовили это ограбление заранее. По-видимому, именно они отравили собаку. Володю нашли в канун Нового года связанным, со следами пыток. Его застрелили из имевшегося в доме охотничьего ружья. Дочь Володи прислала мне координаты следователя и прокурора, ведущих расследование убийства. Послал прокурору города Орла письмо на бланке МГК ветеранов войны, подписанное Героем Советского Союза генералом К. Д. Карсановым с настоятельной просьбой об оперативном расследовании и суровом наказании преступников. В конце апреля получил ответ из Орла о завершении следствия по этому убийству. Преступниками оказались два жителя Ново-Калиновки, бывшие в шестидесятые годы учениками Володи Найденова. Был суд, были назначены длительные сроки заключения в колонии строгого режима. Но никакое самое суровое наказание не может смягчить горечь утраты и вернуть человека.

Так ушел из жизни наш хороший фронтовой товарищ, Заслуженный педагог РФ Владимир Алексеевич Найденов, переживший тяготы и опасности войны, прошедший большой и светлый жизненный путь и сделавший очень много полезных и добрых дел людям.

В начало __↑

ЯКОВ ИВАНОВИЧ КОБЕЛЕВ.

Мы встретились и познакомились 9-го Мая 1975-го в ЦПКиО. Кандидат военных наук полковник Я.И. Кобелев был тогда старшим преподавателем на кафедре тактики в Академии им. Фрунзе. После ряда совместных встреч в Москве и поездок по местам боев наши отношения с ним стали товарищескими и дружескими. Яков иванович Кобелев

Служили мы в разных бригадах нашей 7-й АДП и о его военной биографии знаю в самых общих чертах из наших бесед и из рассказов его однополчанина по полку и бригаде полковника В. И. Колесова.

Зимой 1942-го, под Сталинградом, старший лейтенант Яша Кобелев был начальником разведки дивизиона в 1092-м ПАП 17-й ПАБр нашей дивизии. Продолжал службу в качестве начальника штаба дивизиона, а затем в звании капитана был ПНШ - (пом. нач. штаба) полка в своем 1092 ПАП. Войну закончил майором. После гарнизонной службы в Австрии и Румынии служил в Закавказском ВО. Когда в начале восьмидесятых годов Яков Иванович по моей просьбе принял участие в торжественном собрании коллектива СЭС Свердловского района г.Москвы, посвященном Дню Победы, ему предложили подготовленные нашим профкомом для ветеранов ВОВ подарки. Из нескольких «сувениров» Яша выбрал для себя том мемуаров генерала Драгунского. Оказывается он пять лет жил в столице Армении, обзавелся семьей, в Ереване родилась его дочь. В период своей службы в Закавказском ВО он встречался с командовавшим тогда ЗВО генерал-полковником Драгунским и имел с ним «личные контакты».

В середине семидесятых годов Яков Иванович закончил Московскую артиллерийскую Академию им. Дзержинского, защитил кандидатскую диссертацию. Его армянская семья не захотела менять место жительства и, после нескольких лет жизни «на два дома», семья распалась.

Мне довелось дважды побывать у него дома, на Азовской улице, познакомиться с супругой. Увидеть его «рукотворчество» - сделанные самостоятельно фигурные стеллажи, полки для цветов в лоджии, столярные заготовки мебели для дачи. Оказалось, что у нас с ним было общее «хобби» - работы по дереву. Неоднократные встречи и дружеские беседы оставили самую добрую память об этом открытом, очень добрым и отзывчивом человеке. В начале девяностых годов Яков Иванович тяжело заболел. После перенесенного инсульта он потерял часть двигательных функций и последние пару лет был вынужден находиться на домашнем режиме. Я навещал его весной 1996-го. А через месяц, в начале лета, пришлось проводить в последний путь нашего однополчанина, доцента кафедры тактики Академии им. Фрунзе полковника Я. И. Кобелева.

В начало __↑

ИВАН КОНСТАНТИНОВИЧ КИРЮХИН.

Капитан Ваня Кирюхин был начальником химической службы 320-го ГАП. Познакомились мы в декабре 1944-го, под Будапештом. По роду службы встречались изредка, когда мне приходилось бывать в штабе полка. Поводов проводить хим. разведку у нас практически почти не было и должность начхима использовалась руководством полка весьма своеобразно – ему часто поручалось несение дежурств по штабу.

Ваня нравился мне своим уравновешенным характером, спокойствием, вежливым и внимательным отношением к людям. Да и своим внешним обликом он был мне симпатичен – высокий, стройный, смуглый брюнет, всегда аккуратный, подтянутый. Есть личности, которым офицерская форма «к лицу». Ваня Кирюхин был именно таким.

Когда бригада после окончания войны располагалась в окрестностях Граца и появилась возможность организовать досуг, выявился еще один талант нашего начхима. У Вани был приятный баритон и он стал одним из «солистов» на первых концертах бригадной самодеятельности. Летом и осенью 1945-го, в период несения гарнизонной службы в Деве, пару раз совпадало наше с ним совместное дежурство по бригаде - его как штабиста, а меня - как гарнизонного медика. Оба участвовали в работе коллектива нашей самодеятельности. Добрые товарищеские отношения продолжались все два послевоенных года совместной службы в 25-й бригаде. А после моей демобилизации связи были утрачены и мы ничего друг о друге не знали три десятка лет.

В июле 1978-го я с Георгием Эрном на его автомашине завершали вояж по Закарпатью. Возвращаясь во Львов, заехали в Хмельницкий, где в гарнизоне 19-й Ракетной дивизии работал Совет ветеранов 7-й АДП. Неожиданным для меня сюрпризом оказалась встреча с несколькими однополчанами, которые после войны продолжали службу в 19-й РДСН и жили с семьями в областном центре. Сутки мы провели тогда в семье у подполковника в отставке Вани Кирюхина. Познакомился с его семьей, супругой, детьми. Вечером к нам присоединился другой однополчанин, бывший командир батареи 124-го ГАП подполковник в отставке Коля Гоман. Оба наших отставника в чине подполковников работали теперь в гражданских организациях, имели городские квартиры, вырастили детей и успели обзавестись внуками. Дети Вани – дочь и сын были с нами за праздничным столом. А сын Коли, военный строитель, служил в Москве. Расставаясь, обменялись координатами и пообещали больше не терять друг друга.

Прошло несколько лет. Наша связь поддерживалась письмами и один раз удалось встретиться в гарнизоне у ракетчиков. А потом Ваня позвонил мне в Москву и попросил встретить его сына Костю и, по возможности, помочь ему. В деталях этой помощи я не разобрался, но конечно пообещал оказать возможное содействие. Встретил на Киевском вокзале Костю, молодого лейтенанта-артиллериста, напомнившего мне своим внешним обликом нашего бывшего начхима. Выяснилось, что Костя почти на неделю опаздывает к месту прохождения службы, в Читинский гарнизон. После окончания Хмельницкого арт. училища он отгулял положенный отпуск, а мать, страшась расставанию с сыном, сознательно затягивала сроки отъезда из Хмельницкого. В семье решили, что железнодорожный литер можно будет заменить на авиарейс и за этот счет сэкономить лишнюю неделю отпуска. Свободных мест на авиарейсы не было и молодой лейтенант Костя Кирюхин, который должен был явиться к месту службы в Забайкальский ВО до 15 июля 1980 года, приехал в Москву утром 14 июля. Моя семья общалась с Костей примерно сутки. Он остался в нашей памяти приятным, общительным юношей. Было в нем много напомнившего мне молодого Ваню. До поздней ночи Костя с моим сыном Сашей обсуждали модные молодежные ВИА, популярные музыкальные клипы. А я созвонился с фронтовым другом полковником Ваней Моисеенко, заручившись его возможной поддержкой в комендатуре города. Утром мы с Костей поехали к Ване а Военно-политическую Академию им. Ленина. Но оказалось, что июльская бронь на авиарейсы для Академии полностью использована. Ваня при нас созвонился с военным комендантом аэропорта Домодедово и попросил его содействия в оформлении авиабилета на ближайшие рейсы. А я повез Костю в аэропорт. Удалось уговорить дежурившего в комендатуре майора и Костю усадили без оформления литера на ближайший рейс до Читы. Вечером мне звонили из Хмельницкого взволнованные и благодарные родители Кости.

Через год, проездом через Москву, ко мне на работу заехал лейтенант Костя Кирюхин. Он ехал в отпуск в Хмельницкий. Договорились, что на обратном пути Костя навестит меня. Но письмо от него я получил только осенью, с места службы. Костя восторженно описывал мне охоту на сайгаков, езду на мотоцикле по бескрайным забайкальским степям. Пообещал привезти приготовленный для меня сувенир - какую-то особую «манчжурскую» водку с заспиртованной змейкой. А через несколько месяцев из Хмельницкого позвонил Ваня и взволнованно сообщил, что сын проходит теперь службу в составе наших войск в Афганистане. Осенью 1983-го узнал, что старший лейтенант Константин Иванович Кирюхин пал смертью храбрых, выполняя свой интернациональный долг. Срок Костиной командировки в Афган должен был закончиться в конце 1983-го. И из Ваниного письма я знал, что родители ждут сына к Новому году в Хмельницком. Потом, в Хмельницком, я узнал некоторые подробности гибели Кости. Моджахеды устроили засаду, а в качестве «приманки» усадили в кузов разбитой автомашины женщину с двумя детьми. Около машины старик-афганец жестами и криками просил о помощи. Ехавший со своими солдатами старший лейтенант Кирюхин сам вышел из БМП и пошел выяснить, чем можно помочь этой семье. Из под разбитой автомашины его расстреляли в упор из автоматов.

Наши телеграммы и письма с соболезнованиями не могли смягчить горечь утраты. Ваня писал мне, что Люся (его супруга) несколько месяцев не выходит из нервного стресса, не может спать, опасался ее суицида. Я посылал ему рекомендованные знакомым врачом-психиатром транквилизаторы. Потом получил письмо от Ваниной дочери Люды Швецовой. Она взяла мать в свою семью, наняла мед. сестру для ночных дежурств. Ваня, получив через два месяца после гибели Кости «Груз 200», запаянный цинковый гроб, целыми днями не уходил с кладбища.

Встретились в ноябре 1987-го в гарнизоне 19-й РДСН в пригороде Хмельницкого Рахове. Отмечалось 45-летие 7-й АДП. Вместо праздничного ужина в ресторане группа близких однополчан поехала с Ваней Кирюхиным на кладбище. Помянули Костю на его могиле, а потом собрались у Вани дома. Кроме меня были бывшие комбаты из 25-й бригады Жора Эрн, Андрей Галин, Коля Гоман и замполит 320-го Попов. Грустно вспоминать эту встречу. Годы и жизненные потрясения оставляют свои неизгладимые следы. На себе это заметно не так, как на окружающих ранее хорошо знакомых людях. Ваня и Люся не только очень постарели и изменились внешне. Была в них какая-то удрученность, потеря веры в возможность перемен к лучшему.

Из писем знаю, что семья Люды Шевцовой (дочери Вани) часто забирала отца и мать к себе. Вывозила родителей летом с внуками на дачу в деревню. Старались изменить и скрасить угнетенную обстановку в доме Кирюхиных. Из последних писем Вани знал, что у него острая сердечная недостаточность, что рекомендуют сделать операцию по шунтированию сосудов миокарда. Что Люся практически месяцами не встает с постели. Помочь ему я был бессилен. Понимал, что никакие советы и соболезнования положение не исправят. А осенью 1988-го года из письма Люды Шевцовой узнал о кончине Вани. Похоронили моего товарища и друга Ивана Константиновича Кирюхина рядом с могилой сына. Таким был оставивший самую светлую память Ваня Кирюхин.

В начало __↑

ЕВГЕНИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ТЕРЕХОВ.

Евгений Васильевич Терехов На войне старший сержант Женя Терехов служил в должности разведчика батареи управления 7-й АДП и встречаться на фронте с ним не пришлось. Наше знакомство состоялось, когда Женя с супругой пришли 9-го мая 1975-го в Московский ЦПКиО им. Горького. Я собирал тогда первые анкетные данные на членов формировавшейся Московской группы однополчан и узнал, что бывший фронтовой разведчик Женя Терехов - заслуженный художник РФ, главный художник редколлегии журнала «Здоровье».

Часто бывает, что к первоначальному знакомству присоединяются какие-то дополнительные характеристики – одинаковое восприятие событий, взаимопонимание, доверие и появляется чувство взаимной симпатии. Нечто подобное произошло и с нами. Вскоре среди ранее незнакомых или мало знакомых однополчан, служивших в годы войны в разных подразделениях 7-й АДП, возник своеобразный «актив» друзей-приятелей. И Женя стал постоянным членом этого фронтового «братства». Мы неоднократно встречались семьями, в домашнем кругу. И еще лучше и ближе узнали друг друга. Вспоминается несколько таких «семейных» встреч у Жени, на улице Академика Павлова. Помню его своеобразное «хобби» - большую коллекцию старинных самоваров на полках под потолком, его рабочий кабинет со станком для изготовления литографий, альбомы с большим количеством сделанных Женей экслибрисов. Среди них было много экслибрисов весьма известных нам современников - космонавтов, писателей, артистов. Женя был первым автором и изготовителем памятного знака 7-й АДП, по которому мы находили друг друга при встречах в ЦПКиО или в сквере около Большого театра. По моей просьбе он помогал при оформлении уголков славы 7-й АДП в школьных музеях, сделал несколько экспонатов для Центрального музея Советской Армии и для фондов Музея Победы на Поклонной горе. Мне неоднократно пришлось побывать у него на работе, в редколлегии журнала «Здоровье» на ул. Правды.

На всех наших встречах и поездках Женя всегда был с рабочим блокнотом, в котором делал для себя зарисовки, в дальнейшем используемые при оформительских работах.

Он очень любил свою подмосковную дачу, увлеченно занимался садом, грядками. Когда пришлось переводить свои угодья на новый приусадебный участок, он решил перевезти и любимые яблони. Не знаю подробностей, но тяжелая физическая нагрузка привела к сосудистым расстройствам и к последующей операции. А потом, уже после клинического выздоровления, внезапная смерть, вызванная оторвавшимся тромбом. Так ушел из жизни этот добрый, веселый, жизнелюбивый и очень талантливый человек. На его похоронах и поминках были многие однополчане. Потом я побывал на посмертной выставке работ Заслуженного художника РФ Евгения Васильевича Терехова в залах Московского Союза художников на Кузнецком мосту. И увидел много ранее мне неизвестных серьезных оформительских работ Жени.

Дома у меня висит памятный подарок от Жени - его резная работа по дереву. И несколько подаренных им литографий и экслибрисов.

Осталась очень добрая память об однополчанине, товарище и друге Евгении Васильевиче Терехове.

В начало __↑

ИЛЬЯ ИВАНОВИЧ ПАДАЛКО.

Когда летом 1943-го на Изюмском плацдарме я отвозил очередную группу раненых однополчан в дивизионную ОМСР, на обратном пути подвез на нашей полуторке старшего лейтенанта Илью Падалко, комбата из соседнего 320-го полка. Огневые позиции его батареи располагались тогда в районе Червоного Шахтера, недалеко от места дислокации моего 124-го. На Илью я обратил внимание еще в медсанроте – уж очень у него был необычный франтоватый облик. Вместо привычных фронтовых х/б шароваров – темно-синие галифе, вместо кирзачей – нарядные сапоги с голенищами гармошкой. Полный набор командирской амуниции – ремень, портупея, планшет. Вместо пилотки – командирская фуражка набекрень и кокетливый клок волос на лбу, который Илья почему-то постоянно поправлял. И веточка, которой он похлопывал себя по сапогам. Увидев это франтоватое чудо, мой шофер Паша Савоненко даже обозвал старлейта «индюком». Илья сказал мне, что приехал навестить раненого огневика из своей батареи.

Илья Иванович Падалко. Оставив своих раненых в приемно-сортировочном отделении ОМСР, я забрал из медсанроты находившегося там на излечении старшину нашей 5-й батареи Жидкова, недавно перенесшего приступ почечной колики.

Посадив Жидкова в кабину полуторки, мы с Ильей забрались в кузов. После недавних дождей проселочная дорога была сильно размыта и мы медленно одолевали свой примерно пятнадцатикилометровый отрезок до Червоного Шахтера более часа. Успели поговорить и лучше познакомиться. Илья тогда признался, что приезжал в ОМСР повидаться со своей хорошей знакомой, фельдшером ОМСР Тоней Зубковой.

Довелось еще несколько раз встретиться с ним на фронтовых дорогах. Уже перед началом Ясско-Кишеневской операции от Вани Тумаренко узнал, что капитан Падалко стал начальником штаба 2-го дивизиона своего 320-го ГАП.

Только впоследствии я узнал, что моя фронтовая судьба оказалась связана с личностями Ильи и Антонины, что они явились основной причиной моей служебной рокировки - перевода из ставшего за два с половиной года родным 124-го в З20-й, куда я был назначен приказом командира бригады. Произошло это в декабре 1944-го, во время уличных боев в Буде. После окончания войны, когда я уже был старшим военфельдшером бригады, комбриг полковник Белоусов сказал, что о моем переводе во 2-й дивизион 320-го его просили комдив Сидоренка и НШ Падалко. Вот как складывалась ситуация в дивизионе перед моим переводом туда. Илья и Тоня каким-то образом смогли добиться, что Антонину Зубец из ОМСР перевели военфельдшером 2/320 ГАП. Молодая «фронтовая семья» находилась в поле зрения окружающих. Говорили, что Антонина очень быстро проявила свой характер и слишком явно «руководила» действиями супруга. Особенно это не понравилось замполиту полка Попову, который соответственно настроил замполита бригады. Был поставлен вопрос о переводе военфельдшера Зубец из дивизиона обратно в медсанроту. Тогда за мою кандидатуру и ходатайствовали знавшие меня комдив Сидоренко и НШ Падалко.

Служили мы вместе очень нелегкое полугодие войны. Битва за Будапешт, отражение бронетанковых армад под Секешфехерваром, у Балатона и Веленце, памятные Шерегельеш и Бичке. Наступление в Австрии южнее Вены. Я практически почти сразу был «признан» руководством полка – у очень простого и человечного комполка подполковника Андрея Еськова и весьма сложного по своему характеру замполита Попова. А мои взаимоотношения в дивизионе с комдивом и начальником штаба сразу стали товарищескими. После трагической гибели Виктора Сидоренко Илья принял командование дивизионом, но недели через две снова был возвращен на свою штабную должность. Когда бригада располагалась гарнизоном в Деве, Антонину Зубец демобилизовали из армии и она стала Антониной Падалко, законной супругой Ильи. Я был тогда старшим военфельдшером бригады и общались мы довольно редко, в основном на «бригадных мероприятиях» - вечерах отдыха, концертах, танцах. Сейчас точно не помню когда и куда семья Падалко была переведена из нашей бригады. Кажется, мы встречались с Ильей и Тоней в Париже, зимой 1946-го. Семейные пары, сложившиеся на фронте, жили тогда на квартирах и редко попадались на глаза.

Мы ничего не знали друг о друге до середины семидесятых, когда в Хмельницком стал работать Совет ветеранов дивизии. Я получил от него письмо из Краснодара, где жил и работал Гвардии подполковник в отставке И. И. Падалко. Не знаю, что заканчивал Илья после демобилизации, но работал он на инженерной должности в каком-то НИИ. У них с Антониной росли два сына, появились внуки. Несколько раз мы встречались в гарнизоне 19-й РДСН в Хмельницком, в Бендерах, Запорожье, Лодейном Поле, Изюмы, Славянске, Донецке.
Илья Падалко и Марк Шварцман
Когда я работал с материалами из Центрального Архива МО СССР, то по просьбе Ильи и посылал ему некоторые копии архивных документов, в том числе списки погибших однополчан. Узнал, что Илья уже несколько лет собирает материалы о боевом пути полка. Потом по просьбе семьи Падалко дважды передавал присланные им документы в Кремль, в канцелярию Брежнева. Касались они волокиты со стороны местных Краснодарских властей при решении вопроса об улучшении жилищных условий для семьи двух ветеранов ВОВ. В начале восьмидесятых узнал, что Илья и Антонина справили новоселье, получив трехкомнатную квартиру. Последний раз встретились в Донецке. Понял тогда, что Илья неравнодушен к крепким напиткам. Поэтому Антонина во время нашего совместного обеда в ресторане гостиницы держала его под своим личным «контролем».

Письмо Антонины о смерти Ильи получил весной 1985-го. Тогда же она сообщила, что Илья завещал мне собранный им довольно обширный архив, посвященный 320-му ГАП. А летом 1985-го я встречал Антонину во Внуково. Она летела на отдых в санаторий с пересадкой в Москве и привезла завещанные Ильей архивные документы.

Получилось, что мне пришлось обобщать и издавать материалы о бригаде, ее полках и об однополчанах, которые собирали Георгий Эрн и Илья Падалко. В сборник, посвященный боевому пути 25-й ГАБр, я включил часть материалов из архива Ильи Падалко. Изданный в 1989 году, этот сборник я послал в семьи наших однополчан, ушедшим из жизни. В том числе Зинаиде Васильевне Абросимовой, Ольге Александровне Эрн и Антонине Ивановне Падалко. Тоня Падалко умерла в 1992 году.

Недавно, посмотрев на экране телевизора повтор «Тихого Дона». Невольно вспомнил Илью. Григорий Мелехов в исполнении Глебова напомнил мне франтоватого Илью, которого я когда-то впервые встретил в ОМСР. Щегольские галифе и сапоги, набор амуниции, чубчик из под одетой набекрень фуражки. И даже веточка (вместо казацкой плетки), которой Илья похлопывал себя по сапогам. Было много чего-то общего в облике и манерах у станичника Григория Мелехова и у моего бывшего однополчанина кубанского казака Ильи Падалко.

В начало __↑

АЛЕКСАНДР ПРОКОФЬЕВИЧ ВОРОБЬЕВ.

Александр Прокофьевич Воробьев Александр Прокофьевич с ноября 1942-го до конца войны служил в должности помощника начальника штаба дивизии и встречались мы с ним тогда весьма редко. А познакомились примерно дней через десять после моего прихода в дивизион, т. е. в конце июля 1942-го. Признаюсь, что я тогда находился в состоянии растерянности, не зная, что делать со сложным и непонятным для меня больным. У разведчика взвода управления моего дивизиона Сергея (фамилию не помню) был приступ острых болей в животе, в боку и в спине. Обезболивающие медикаменты, бывшие в моем скудном наборе лекарств, эти боли не снимали. Получить консультативную помощь было не от кого. К счастью на КП дивизиона приехал по каким-то оперативным делам ПНШ штаба полка капитан Воробьев. И я попросил незнакомое и высокое для меня полковое начальство разрешить отвезти сложного больного на его машине в ПМП. Капитан не только согласился, но помог усадить сержанта в кабину с водителем, а сам залез в кузов полуторки. Сергей вернулся к нам из ПМП через сутки и, улыбаясь доложил, что у него вышел через мочеточники камень, и боли сразу прекратились. А я понял, что в лице капитана Воробьева встретил на своем пути доброго и отзывчивого человека. Уже в самом конце войны, в Австрии, майор Воробьев заезжал к командиру 320-го подполковнику Еськову в момент, когда я делал ему перевязку, долечивая амбулаторно легкое ранение. Мы поздоровались, а Александр Прокофьевич, улыбаясь, напомнил мне давнее наше знакомство в июле 1942-го под Воронежем. И сказал, что ему тогда было жаль не только больного, но и растерянного, неопытного молоденького военфельдшера.

О послевоенной его судьбе я узнал много позже, когда мы встретились уже в гарнизоне 19-й РДСН. Опытный инженер-энергетик, он после войны восстанавливал ряд ГЭС на Волхове и на Свири, а затем занимал руководящие должности в системе Ленэнерго. Оказывается отец и дед Александра Прокофьевича так же были специалистами-энергетиками. Отец его работал в составе группы ученых, готовивших план электрификации Страны (ГОЭЛРО). Женат Александр Прокофьевич был на бывшем военном враче, в госпитале у которой долечивал в 1944-м полученное на фронте ранение. Дети выросли и жили отдельно. Александра Прокофьевич с супругой Евой Львовной в семидесятые-девяностые годы были постоянными активными участниками большинства наших встреч. Были они и в Москве, когда отмечалось сорокалетие битвы за Будапешт.

Особо запомнились совместные встречи с ним в Лодейном Поле. А. П Экскурсия участников боев на Свирьскую ГЭС. . пришлось в 1948-52 гг. восстанавливать Свирьскую ГЭС, плотину и, в т. ч. разрушенные огнем наших 152мм. орудий створы ворот шлюзов водохранилища, через которые сбрасывалась вода перед форсированием этой полноводной реки. Он несколько лет жил с семьей в Подпорожье, руководя восстановительными работами. Александр Прокофьевич организовал для нас экскурсию на СвирьГЭС и сам был нашим экскурсоводом. В Лодейном Поле его хорошо знали и ценили. Бывший помощник Александра Прокофьевича, восстанавливающий с ним после войны СвирьГЭС, в восьмидесятые годы руководил филиалом Ленэнерго в Лодейном Поле. И, естественно, старался помогать во всех наших ветеранских мероприятиях. Делать это было достаточно просто, так как супруга местного энергетика занимала пост второго секретаря горкома партии. Нам организовали даже внеплановый «день отдыха» в лесу и на озере, где располагался дачный поселок семей городского начальства. Мы побывали на рыбалке, собирали грибы, полюбовались красотами настоящего девственного Карельского леса. Мне довелось дважды возвращаться с Александром Прокофьевичем и его супругой на автобусе из Лодейного Поля в Санкт-Петербург и по пути следования увидеть места, где прорывалась блокада города и шли тяжелейшие бои. Александр Прокофьевич рассказал мне тогда много интересных подробностей, связанных с боями на перешейке и Невском пятачке. Один раз, ожидая посадку на Московский поезд, который отправлялся поздно ночью, я побывал дома у этой очень гостеприимной и дружной семьи. Теплая переписка между нами сохранялась все годы.

Александр Прокофьевич Воробьев ушел из жизни в марте 2006 года.

В начало __↑

ФЕДОР ФЕДОРОВИЧ ПЕЧЕНКИН.

В военные годы я неоднократно слышал от однополчан о командире 9-й Гвардейской ПАБр нашей дивизии, а встретиться и познакомиться довелось только в середине семидесятых годов уже в Москве. Полковник Ф. Ф. Печенкин был тогда старшим Федор Федорович Печенкин преподавателем одной из кафедр Артиллерийской Академии им. Дзержинского. Помню, как мы уважительно рассматривали его «иконостас» - набор высоких боевых наград. Ни у кого из наших однополчан подобного обилия орденов не было. Федор Федорович являлся кавалером почти двух десятков боевых орденов, в том числе ордена Ленина, пяти орденов Красного Знамени, двух орденов Александра Невского, нескольких орденов Отечественной войны и Красной звезды, а так же польских и болгарских орденов и медалей. После нашего «анкетного» знакомства пришлось несколько раз контактировать с ним при обработке материалов, полученных в ЦАМО СССР. К тому времени работоспособными и принимающими участие в ветеранской деятельности оставались только два наших фронтовых комбрига – Савельев (105 ГАБр БМ) и Печенкин (9Гв. ПАБр). Помню, как Федор Федорович приехал ко мне на работу и мы с ним разбирали архивные выписки, касающиеся боевого пути его бригады. А вскоре довелось вместе поехать на встречу ветеранов дивизии в Бендеры. Ехали в одном купе и допоздна обменивались фронтовыми воспоминаниями. Я узнал немного об его довоенном послужном списке и военной биографии.

Федор Федорович был кадровым командиром-артиллеристом еще в тридцатые годы. Служил командиром арт. взвода, батареи, а в 1939-м – дивизиона в Московском ВО. Войну встретил командиром арт. полка при стрелковой дивизии. Орудия его полка были на конной тяге. И Федор Федорович шутил, что при своем невысоком росте командирская сабля путалась в ногах и часто мешала ходить. Но эта сабля, придававшая особый командирский шарм, помогла ему завоевать сердце молодой симпатичной учительницы. Супруга его в годы войны работала директором одной из Московских школ, а уйдя на заслуженный отдых оставалась «директором» на семейном фронте. Федор Федорович всегда очень уважительно упоминал о ней, как о своем главном и постоянном педагоге-воспитателе. Вскоре я узнал некоторые ранее неизвестные подробности его боевого пути. После взятия Будапешта Федора Федоровича отозвали в штаб артиллерии 3-го УФ и предложили повышение в должности - пост начальника штаба артиллерии фронта. Тогда же его пригласил к себе на должность начальника артиллерии командарм 5-й танковой армии. Печенкин принял второе предложение и в этой должности закончил войну. Начало «мирной» жизни Федор Федорович встретил уже в Москве, в Артиллерийской Академии им. Дзержинского. Стал заместителем начальника кафедры тактики. Первые годы его педагогической работы совпали с теоретической переподготовкой значительного количества фронтового генералитета. У него на кафедре обучались и сдавали зачеты многие военачальники, получавшие генеральские звания в ходе боев. Его «учеником» в 1947-м оказался и бывший командир 7-й АДП генерал И. Е. Бобровников. На педагогической работе в арт. академии Федор Федорович был до конца семидесятых годов. Он ушел на заслуженный отдых отдав военной службе пол века.

Мы встречались на мероприятиях, которые проводил СВ дивизии. Конечно, я относился к нем Федор Федорович Печенкин. Встречи ветеранов. у с особым уважением. Сказывалась фронтовая привычка «чинопочитания» к старшим по званию, должности и возрасту.

Шли годы. Время неумолимо забирало у нас годы и здоровье. Помню совместную поездку в Волгоград. Мы снова были с ним в одном купе и я видел, как он старался не показать окружающим, что пошаливает сердечко. Я, стараясь не обратить внимания соседей, накапал для него валокордин и заменил его стопку на столике. А он потихоньку пожал мне руку, а потом признался, что супруга вообще не хотела отпускать его в поездку из-за высокого кровяного давления и приступов сердечной недостаточности.

Как то Федор Федорович сам поделился со мной своей семейной бедой. Его старший сын, участвуя в экспедициях старателей в районе Колымы, стал злоупотреблять алкоголем и уже ряд лет жил вдали от семьи и дома. Был охотником, лесорубом, старателем на золотых приисках. Не сложилась благополучно судьба младшего сына, у которого была судимость и серьезный срок пребывания в "местах отдаленных". Печенкин помогал снохе воспитывать внука.

Жизненные обстоятельства сложились так, что я оказался причастен к дальнейшей судьбе Федора Федоровича. В поздние часы зимнего вечера февраля 1984-го прозвучал телефонный звонок. И я узнал, что супруга Федора Федоровича скоропостижно скончалась. Дрожащим голосом Ф. Ф. сообщил, что она лежит на полу. И нет никого из близких рядом, чтобы оказать помощи убитому горем одинокому и беспомощному старику. Попытки вызвать по телефону перевозку, чтобы отвезти покойную в морг, были безрезультатны. Я поехал к Федору Федоровичу домой, на Кастанаевскую улицу, был с ним несколько очень тяжелых для него ночных часов. Лично убедился в отвратительной организации городской похоронной службы, получив обещание прислать труповозку только после полудня следующего дна. Созвонился со своей заведующей Райздравотделом Гомбарь, которая прислала нам носилочную машину скорой помощи из 24-й городской клинической больницы. На этой машине мы поздней ночью отвезли труп покойной в морг больницы. А потом организовали достойные похороны на Преображенском кладбище. Федор Федорович Печенкин. Ветераны.

Последующие три года, когда Федор Федорович жил один, мне довелось несколько раз побывать у него дома. И участвовать в его госпитализации по состоянию здоровья в Центральный военный госпиталь МО в Красногорске. С группой однополчан посещали там больного. Понимая тяжесть течения болезни, частые приступы острой сердечной недостаточности, оставил лечащему врачу свои служебный и домашний телефоны для оперативной связи. Через сутки мне сообщили о кончине Федора Федоровича. Похоронили мы его на Преображенском кладбище, рядом с могилой его супруги. На похоронах был прилетевший из Магадана его старший сын. Была сноха и внук, которого отпустили на похороны деда из воинской части, где он проходил срочную службу. На похоронах и поминках присутствовала большая группа однополчан из нашей Московской группы. Участвовал в похоронах приехавший из Хмельницкого председатель Совета ветеранов 7-й АДП полковник А. Ф. Шатохин. Он попросил родных Федора Федоровича передать музею воинской славы дивизии при гарнизоне 19-й РДСН какие-либо личные вещи и фронтовые реликвии заслуженного командира гвардейской артиллерийской бригады. С согласия сына и снохи на ответственное хранение в музей были переданы сделанный по фронтовой фотографии портрет Федора Федоровича, его китель и многочисленные награды – боевые ордена и медали.

В начало __↑

ТАМАРА МЕРКУШИНА И НИКОЛАЙ БОРОДКИН.

Тамара Меркушина Вспоминая об однополчанах я часто думаю о Тамаре Васильевне Меркушиной и ее близких. Жизненные обстоятельства сложились так, что я оказался свидетелем и, в некотором роде, активным соучастником нелегкой жизни и быта трех поколений этой скромной и дружной фронтовой семьи.

Тамара Меркушина при формировании нашего полка была санинструктором 4-й батареи у комбата Володи Егорова. После тяжелого боя под Крещенкой и вынужденных кадровых перестановок, ее перевели санинструктором в ПМП. Там я с ней и познакомился, когда пришел в 124-й ГАП. А направление в полк от Санитарного управления Воронежского фронта я вручил тогда лейтенанту Коле Бородкину, который ведал вопросами кадров при штабе полка. Как с кадровиком мне приходилось несколько раз встречаться в период боев под Воронежем и при передислокации полка с Воронежского на Сталинградский фронт.

Когда в ноябре 1942-го из действовавших на Воронежском и Сталинградском фронтах арт. полков РГК формировалась 7-я АДП, Бородкин стал заниматься комплектованием кадров управления дивизией. И тогда несколько хорошо знакомых ему однополчан «перекочевали» из 124-го ГАП в батарею управления 7-й АДП. Среди них были ПНШ Воробьев, командир штабной батареи Качкин и санинструктор ПМП Меркушина.

Встречаться с Николай Бородкин. работниками штаба дивизии в ходе боев мне практически не приходилось и о многих событиях я узнал уже после окончания войны. Тамара Меркушина, помимо работы медицинской сестрой батареи управления дивизии, хорошо владела машинописью и часто привлекалась к работе с штабными документами. В том числе к ведению документации по кадрам. К концу войны у Тамары и Николая, как это нередко бывало на войне, сложилась фронтовая семья. ПНШ-3 штаба дивизии майор Николай Максимович Бородкин погиб 30 апреля 1945 года. На узкой горной дороге автомашина «Додж», на которой он ехал с двумя разведчиками, была обстреляна противником. Шофер погиб и автомашина упала с откоса в горную речку, накрыв корпусом всех пассажиров. Бородкина хоронили 2-го мая 1945 года, за неделю до окончания войны. Тамара Меркушина провожала в последний путь мужа будучи на третьем месяце беременности. Эти подробности я узнал уже в середине семидесятых от непосредственного свидетеля событий бывшего командира штабной батареи дивизии капитана Качкина. Тамару демобилизовали из армии, когда дивизия была еще в Австрии, вскоре после Победы. И три десятка лет о ее судьбе я ничего не знал.

Летом 1974 года я встречал на Киевском вокзале бывшую военфельдшера нашего полка, а потом 531 медсанроты дивизии, Надю Шинкареву-Линник. Оказалось, что встречать Надю с супругом приехала и ее фронтовая подруга Тамара Меркушина. Так через много лет наши пути снова соприкоснулись. Тамара проживала в районе Речного вокзала, т. е почти рядом со мной. Жила она с дочерью и внуком в малогабаритной однокомнатной квартире. Дочь, Галя, работала инженером в КБ оборонного предприятия. Личная жизнь у Гали не сложилась и они с Тамарой сами воспитывали мальчика. В память об отце Галина Николаевна Жукова назвала своего сына Колей. Не буду гадать о том, как семья Тамары Меркушиной жила все послевоенные годы. Она ничего не рассказывала и никогда не жаловалась, а я никогда ее не расспрашивал. Ясно одно – жилось Тамаре нелегко. Она смогла вырастить и воспитать Галю, которая успешно закончила Институт им. Баумана, обрела специальность и престижную в те годы работу. Свою малогабаритную квартиру семья Меркушиной получила только в 1970-м году. Жили скромно. Помню, что приехав с вокзала к Тамаре с Надей Шинкаревой, мы с трудом смогли разместиться в ее четырехметровой кухне.

Середина семидесятых годов характеризовалась активной деятельностью возрождающихся после длительного затишья ветеранских организаций. Коснулось это и деятельности нашей Московской группы ветеранов дивизии, собравшей однополчан из всех шести фронтовых бригад 7-й АДП. Через пару месяцев Тамару выбрали секретарем группы. К своей общественной должности Тамара отнеслась ответственно и в меру сил всегда помогала мне. Правда, несколько раз ей приходилось принимать курс стационарного лечения в связи с хронической почечной недостаточностью и пиелонефритом. Помню, как мы с Галей и Борисом Елисеевым несколько раз навещали ее в больнице.

Тамара Меркушина на встрече ветеранов Семья Тамары все годы была постоянным и активным участником жизни Московской группы ветеранов дивизии. Галя и Коля Жуковы сопровождали Тамару в поездках по местам былых боев, участвовали во встречах однополчан в ЦПКиО. Мы вместе побывали в Запорожье, Бендерах, Волгограде и Изюме, в Лодейном Поле и в Хмельницком. Я старался в меру сил помогать этой семье. Через ОС ветеранов ГМЧ и артиллерии при МГК ветеранов войны удалось несколько раз получать для нее скромную материальную помощь, иногда в виде продовольственных наборов. Самым серьезным полезным деянием стало улучшение жилищных условий Тамариной семьи. У Тамары и Гали было несколько серьезных хронических заболеваний, у Коли был выраженный сколиоз позвоночника. Мальчику было уже 12 лет и жить в одной комнате для разнополой семьи стало тяжело. С помощью Гали я собрал все необходимые документы, обобщил их в виде подробной справки, дважды побывал на приеме у Председателя МГК ветеранов войны генерал-полковника Катышкина. В 1980 году семье Меркушиных-Жуковых была предоставлена хорошая двухкомнатная квартира в районе метро Войковская и группа однополчан побывала у нее на новоселье.

В 1984-м году мы проводили Т. В. Меркушину в последний путь. В те годы были определенные сложности в оформлении и получении места на кладбище, Пришлось помогать добиться дополнительных документов и получить место захоронения на Преображенском кладбище. После смерти Тамары Галя и Коля продолжали оставаться участниками встреч Тамара Меркушина, ее дочь - Галя Жукова и внук - Коля. однополчан. Для нас Галя была как бы «дочкой», а Коля, соответственно, «внуком» дивизии.

Мальчик рос и, когда возник вопрос о его дальнейшей профессиональной судьбе, он с Галей несколько раз побывал у меня в вирусологической лаборатории на Кузнецком мосту, познакомился с несколькими популярными книгами по истории медицины и некоторых профильных дисциплинах. С моей помощью побывал на предварительном собеседовании в 1-м МОЛМИ им. Сеченова. В итоге Коля стал студентом Московской Медицинской Академии им. Сеченова. Последний раз Галя Жукова побывала с нами в ЦПКиО 9-го мая 2003 года. Сидела рядом со мной. Сообщила, что вскоре должна лечь в клинику на плановое обследование. А в октябре 2003-го я с Димой Нефедовым проводили в последний путь «дочку» нашей 7-й Запорожской АДП Галину Николаевну Жукову в последний путь.

Коля Жуков успешно закончил Медицинскую Академию. Сейчас он – научный сотрудник Онкологического Центра на Каширском шоссе, врач-онколог. Своего сына в память о деде он назвал Колей. У 7-й Запорожской теперь растет «правнук», представитель четвертого поколения этой семьи Николай Николаевич Жуков, у которого прабабушка и прадедушка были нашими однополчанами.

В начало __↑

ГЕННАДИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ КОМАРОВ.

Геннадий Васильевич Комаров Впервые мы встретились с Геннадием Васильевичем в конце семидесятых годов. Тогда, по рекомендации А. Ф. Шатохина и Ю. Д. Петенко, я попросил его принять участие в оформлении материалов для музея 3-й Гв. Армии при ПТУ №202. Я узнал, что майор Ю. Д. Петенко, бывший начальник химической службы 47-й Тяжелой минометной бригады, еще в годы своей действительной военной службы в Тульчине в 1947-48 гг. собрал и оформил альбом и стенд с фотоматериалами об истории и боевом пути соединения. И что активно помогал ему в этой работе бывший замполит дивизиона 47-й бригады Г. В. Комаров. Часть этих материалов Ю. Петенко удалось сохранить. И мы решили пополнить этими материалами уже действующую экспозицию 7-й АДП в музее при ПТУ №202. Так что начало нашего знакомства и контактов с Геннадием Васильевичем было связано с музеем 3-й Гв. Армии на Судостроительной улице и пополнением стендов дивизии материалами о 47-й ТМБр. Познакомились поближе и пообщались с ним с ним и его супругой, оказавшись в соседних купе во время очередной поездки однополчан в Хмельницкий. Выяснилось, что мы проживаем в Москве почти рядом, на Онежской улице. Состоялось даже две или три семейных встречи «на природе», когда оба в выходные дни прогуливались со своими женами в лесопарке в районе Левобережной.

Уже будучи хорошо знакомы, попытались попробовать совместно решить сложный и болезненный для Геннадия Васильевича семейный вопрос. Его беспокоило поведение внука, который прогуливал школу и проводил время в сомнительных компаниях. Решили переговорить с директором и завучем ПТУ № 202, входившего в учебный комплекс, готовивший кадры для Министерства речного флота РСФСР. Выпускники ПТУ, успешно его закончившие, могли продолжать свое специальное образование в техникуме речников, а затем в Институте инженеров водного транспорта. В самом же ПТУ поддерживалась полувоенная дисциплина на уровне спецшколы. За классами были закреплены воспитатели-мужчины, служившие ранее на речных судах. Итогом этих переговоров стало поступление внука Геннадия Васильевича в ПТУ речников.

Его фронтовую биографию я знаю плохо. Из отдельных бесед узнал, что в период боев за Будапешт в январе-феврале 1945-го он был замполитом в подразделении, оборонявшем укрепрайон (УР-2) на внешнем кольце окруженной Буды, а потом пару месяцев - замполитом полка в 3-й воздушно-десантной дивизии, которую в марте 1945-го поддерживала 7-я АДП. В конце сороковых годов, в имевшей четырехдивизионный состав 47-й ТМБр, он был замполитом дивизиона тяжелых 160мм минометов.

Встречались и общались, отмечая юбилейные для однополчан даты. Поддерживали связь по телефону. В начале девяностых годов узнал о постигшей Геннадия Васильевича тяжелой утрате - кончине жены. Понимал, что могу выразить только соболезнование. И когда спустя пару лет на очередной нашей встрече в ЦПКиО увидел Геннадия Васильевича в сопровождении очень приятной, общительной и внимательной его второй супруги, был искренне рад за него.

Думаю, что сложившиеся между нами за годы знакомства и общения теплые товарищеские отношения, были взаимны.

Геннадий Владимирович Комаров скончался после тяжелой болезни в ноябре 2008 года.

В начало __↑

АНАТОЛИЙ ФЕДОРОВИЧ ШАТОХИН.

Анатолий Федорович Шатохин 18-го ноября 1977 года я приехал в гарнизон 19-й РДСН на юбилей нашей 7-й АДП. Группу москвичей на перроне вокзала в Хмельницком встречали с оркестром, цветами. Под звуки марша, в сопровождении почетного эскорта, вынесли боевое знамя дивизии. Так торжественно, вслед за знаменем, мы проследовали к колонне поджидавших ветеранов автобусов. От Совета ветеранов нас встречал заместитель председателя СВ 7-й Запоржской А. Ф. Шатохин. Я был знаком с ним ранее, при поездках в Запорожье, Бендеры. Но именно в ноябре 1977-го, отмечая 35-летие родной дивизии, мы впервые общались «накоротке» и могли обо многом переговорить. Анатолий Федорович вел тогда заседание ветеранского актива, знакомил с работой музея боевой славы дивизии, совещался о формах и методах дальнейшей работы с группами однополчан, проживающих на огромной территории страны.

Следует отметить, что первые годы активной работы Совета ветеранов, в начале семидесятых, его поочередно возглавляли заслуженные однополчане - Герой Советского Союза И. А. Абросимов, а после него - Герой Советского Союза А. А. Кулешов. Заместителями председателя СВ тогда избрали В. П. Вакуленко (г. Запорожье) и А. Ф. Шатохина (г. Хмельницкий), а секретарем СВ – Э. С. Фербера (г. Ярославль). Основной же опорной базой СВ являлся гарнизон 19-й РДСН в Хмельницком. Уже через несколько лет работы жизнь внесла свои коррективы. Руководить деятельностью СВ для наших товарищей, проживавших в других городах, было сложно. К середине семидесятых все трудности повседневной работы перешли к жившему в Хмельницком А. Ф. Шатохину. И с конца семидесятых годов, на протяжении более двадцати лет, он бессменно возглавлял работу СВ 7-й Запорожской.

Все эти годы Московская группа ветеранов дивизии, поддерживала письменную и очную связь именно с Анатолием Федоровичем. Жизненные обстоятельства складывались так, что мы довольно часто контактировали с ним в Москве, куда он. периодически приезжал к проживавшей в городе семье дочери. Неоднократно он бывал у меня в лаборатории на Кузнецком мосту, Вместе бывали в школе №215, когда готовилась к открытию экспозиция нашей дивизии в музее Карельского фронта. Вместе обсуждали материалы для стендов дивизии на выставке, посвященной артиллерии РВГК в Колонном зале Дома Союзов. С 1973-го года наша группа состояла на учете в отделе артиллерии РВГК при Союзном Комитете ветеранов войны. В конце 1978 года, именно по рекомендации Анатолия Федоровича, мы были приняты в состав ОС (Объединенного Совета) ветеранов Гвардейских минометных частей и артиллерии РВГК при МГК ветеранов войны. Тогда я узнал немного подробнее о военной биографии Шатохина. Являясь командиром тяжелого минометного дивизиона, входившего в состав 47-й Тяжелой минометной бригады (160 мм. минометы), воевавшей в составе 4-го УФ, он уже после окончания ВОВ в составе своей бригады попал в 7-ю Запорожскую. В 1947 году был начальником штаба на арт. полигоне Закарпатского Военного Округа. Начальником этого полигона тогда был Герой Советского Союза генерал К. Д. Карсанов. Потом, в годы формирования 19-й РДСН, в 1960-61 гг. Анатолий Федорович был командиром 429-го ракетного полка.
Анатолий Федорович Шатохин. Вручение Ордена Петра Великого.
Встретившись в 1978 году в Москве с генералом Карсановым, который в семидесятых-восьмидесятых гг. бессменно возглавлял Объединенный Совет ветеранов ГМЧ и артиллерии РВГК при МГК ветеранов войны, Анатолий Федорович рассказал ему о работе нашей Московской группы. Вместе с Анатолием Федоровичем мы побывали тогда на предварительном собеседовании с руководством МГК ветеранов войны. Я познакомился с Казбеком Дрисовичем Карсановым, его заместителем Василием Марковичем Чумаком и секретарем ОС Новоселовым, а так же с рядом членов ОС, с которыми в дальнейшем вместе работали более двадцати лет.

Бывая в Москве, Анатолий Федорович несколько раз принимал участие вместе с нами во встречах годовщин Дня Победы в ЦПКиО. Был он и на похоронах Ф. Ф. Печенкина. Ему я передавал на ответственное хранение в Музее 7-й АДП боевые награды комбрига 9-й Гв. ПАБр.

Не помню точной даты окончательного переезда Анатолия Федоровича в Москву. Кажется, это произошло в середине девяностых годов. Анатолий Федорович стал тогда постоянным членом нашей Московской группы. Вместе мы ежегодно отмечали дорогой и памятный нам День Победы. Поддерживали связь по телефону. Знал о сложной ситуации в его семье, когда в связи с состоянием здоровья супруги, он нес на себе все тяготы быта. Знал о трагической смерти внука. Но Анатолий Федорович всегда оставался оптимистом и старался достойно преодолевать семейные и возрастные трудности. В Мае 2007-го, при встрече в ЦПКиО, мы отмечали девяностолетие заслуженного ветерана нашей дивизии. Генерал В. В. Архипов, один из послевоенных командиров 19-й РДСН, торжественно вручил тогда Анатолию Федоровичу, одному из первых командиров ракетных полков частей ракетных войск стратегического назначения, Орден Петра Великого.

Александр Федорович Шатохин ушел из жизни осенью 2008-го года.

В начало __↑

ЖЕНЩИНЫ НА ВОЙНЕ.

В середине восьмидесятых годов я прочитал книгу «У войны – не женское лицо». В этом сборнике журналистка Алексиевич собрала и опубликовала очерки о нескольких женских судьбах, связанных с годами суровой войны. Были там «эссе» о женщинах – фронтовичках и о тех, кто сражался с голодом и холодом на трудовом фронте.

Прочитав эти очерки, я невольно вспомнил о женщинах, с которыми мне довелось встречаться на общих фронтовых дорогах и вместе переносить тяготы суровой войны. Служили они в моем дивизионе, полку, бригаде и дивизии. Дружба и послевоенные связи сохранились не со всеми. Среди жертв войны оказались и мои однополчанки. Так в 1942-м под деревней Суриково погибла санинструктор нашего ПМП Маша Федорова, в станице Чернышевская получила смертельное ранение и умерла у меня на руках санинструктор 4-й батареи Оля Пищула, в Карелии в августе 1944-го погибла санинструктор Ольга Паленая.

Каково было женщинам служить в условиях сложного фронтового быта рассказала в сборнике о боевом пути 25-й ГАБр военфельдшер ПМП 124-го Надя Шинкарева. Вспоминая военную молодость, она описала первые дни своего пребывания на войне. Вот дословный отрывок из этих воспоминаний: «Не секрет, что в начале многие мужчины смотрели на нас с недоверием, посмеивались над отдельными проявлениями женских «слабостей». Но первые же месяцы военных действий расставили все по своим местам. Женщины вели себя мужественно, наравне с мужчинами стойко переносили тяготы фронтовой жизни. Действительно нам было трудно. Долгие месяцы мы находились в полевых условиях, мокли под дождем, мерзли в стужу. Мы не могли привести себя в порядок, помыться, даже оправиться. Ведь кругом мужчины, каждый шаг на виду. Далеко не всегда можно было получить горячую пищу. Питались скудным сухим пайком, а часто не было и его. Приходилось подтягивать пояса и голодать. И к нам стали относиться с уважением, старались по мере возможности облегчить нелегкую нашу жизнь, наш быт, уберечь от опасностей… Особое, прямо отеческое отношение, проявляли к нам пожилые солдаты из орудийных расчетов. Вероятно, в нас они видели своих оставленных где-то далеко детей. Нам - лучший кусок из походной кухни, лучшее место в землянке, в стужу и ненастье - дополнительную плащ-палатку или одеяло…».

Женщины воевали в разных родах войск, должностях и званиях. Были среди них снайперы и разведчики, связисты и летчики. В войсках ПВО были женские подразделения зенитчиков и прожектористов. По роду своей службы на войне мне пришлось встречаться и работать с женщинами-медиками: врачами, фельдшерами, медицинскими сестрами.

Когда комплектовался 124-й ГАП, в январе 1942-го, туда были направлены выпускницы Оренбургского медицинского училища. Это были военфельдшер Антонина Зубец, медицинские сестры - Маша Федорова, Таисия Леоненко, Наталия Денисова, Ольга Паленая, Тамара Меркушина, Александра Калякина, Ольга Пищула. Распределены они были в полковой медицинский пункт (ПМП) и, в качестве санитарных инструкторов, в артиллерийские батареи. Военфельдшер Надя Шинкарева пришла к нам в полк позднее, уже под Воронежем, в июне 1942-го. В зависимости от кадровых необходимостей наши женщины иногда меняли места службы, переводились из батарей в ПМП или в ОМСР дивизии. Служили в дивизии врачами полков Валентина Премудрова, Вера Зарубина (Коваленко) и врач ОМСР Ольга Орлик (Овчинникова). О судьбах некоторых наших Надя Шинкарева(Линник) женщин-медиков я вспоминал, когда писал о своих фронтовых друзьях. Сложились «фронтовые семьи» у Таисии Леоненко (Сидоренко), Антонины Зубец (Падалко), Тамары Меркушиной (Бородкиной). У медицинской сестры 531 ОМСР Тони Новиковой и комбата 124 ГАП Васи Бабича. Тая Леоненко и Тамара Меркушина похоронили своих мужей на фронте, в самом конце войны.

Постараюсь восстановить в памяти то, что запомнил о судьбах своих коллег по полку Нади Шинкаревой (Линник), Наташи Денисовой (Овечкиной) и Александры Калякиной.

Надежда Никитична Шинкарева написала о себе, когда готовился к печати наш бригадный сборник. Приведу коротко фрагменты из ее воспоминаний.

Надя встретила войну 22 июня 1941 года на западной границе около города Владимир-Волынский, где с осени 1940-го служила военфельдшером в воинской части. Вечером 21-го июня 1941 года с группой однополчан она поехала на экскурсию в город Ковель. На рассвете, перед въездом в город, их автомашину расстреляло на бреющем полете звено «Мессершмиттов», а город был подвергнут бомбардировке. Своих первых раненых Надя перевязывала утром 22-го июня, в самые первые часы войны. Когда пришлось оказывать помощь маленькому мальчику, которому оторвало руку, Надя от страха и горя потеряла сознание. Ее облили холодной водой, дали понюхать нашатырный спирт и она продолжила эту страшную перевязку, оставшуюся в памяти на всю жизнь. В свой полк возвратиться они не смогли и примкнули к другим подразделениям отступающих войск, где 23-го июня приняли воинскую Присягу. Потом были месяцы тяжелых боев на территории Тернопольской и Львовской областей, отступление до Днепра севернее Киева, бои под Киевом. Ей пришлось несколько раз менять место службы, так как командование формировало из разбитых в ходе боев частей новые полки и дивизии. Уже во время боевых действий на Воронежском направлении Надя пришла в ПМП 124-го ГАП. Когда под Крещенкой погибла группа однополчан, Надю из ПМП перевели во 2-й дивизион, на место погибшего фоенфельдшера Сережи Иванова. Там, в двадцатых числах июля 1942-го, севернее Ольховатки, мы с ней познакомились. Я принял от нее должность военфельдшера дивизиона, а Надя возвратилась в ПМП. Фельдшером ПМП она оставалась примерно еще год и в конце боев на Изюмском плацдарме ее перевели фельдшером приемно-сортировочного отделения медсанроты дивизии. В этой должности она закончила войну. Встретившись через много лет в Хмельницком, узнал о ее послевоенной судьбе. Опытный военфельдшер, она еще три года проработала в тыловых военных госпиталях, где долечивали тяжело раненых фронтовиков. Там она ассистировала на операции, а потом вышла замуж за своего пациента - инвалида войны, бывшего командира стрелковой роты Сергея Линника. С конца пятидесятых годов Надя работала главной медицинской сестрой поликлинического отделения городской больницы в городе Прилуки Винницкой области. В этом небольшом городке прошла вся ее дальнейшая послевоенная жизнь. В семидесятые-восьмидесятые годы Надя и Сергей всегда вместе приезжали на наши ветеранские встречи. У нее были два взрослых сына, росли внуки. Надя и Сергей были и на нашей встрече в Москве в феврале 1985-го. Сергей, получивший на фронте три тяжелых ранения и имевший фронтовую инвалидность с 1945 года, умер в 1988 году. С Надей, ушедшей по возрасту на пенсию, я все годы поддерживаю письменную Наталья Денисова (Овечкина) и Александра Калякина связь.

Наталья Петровна Денисова (Овечкина) и Александра Петровна Калякина были в годы войны санинструкторами артиллерийских батарей и прошли всю войну в моем дивизионе и полку. Наташа в 1942-43 была санинструктором 6-й батареи, а Шура – 4-й батареи, где она заменила погибшую Олю Пищулу. Примерно полтора последних военных года обе они работали медсестрами в нашем ПМП. Девчонки дружили с детских лет, вместе учились в медучилище, вместе попали на фронт. Они были очень не похожи своими характерами и манерой поведения. Шура - спокойная, серьезная, уравновешенная. Наташа – веселая и подвижная, с быстрой сменой настроения. Мой комдив Ваня Тумаренко даже как-то на мой взгляд удачно назвал подруг классическим определением: «лед и пламень». На батареях девочек любили и уважали. «Старички» называли «доченьками» и старались оберегать от неминуемых на фронте трудностей и опасностей. Свои медицинские обязанности они выполняли хорошо, и у меня к ним по службе нареканий не было. Не все нюансы их личной жизни мне полностью известны, поэтому не стану вспоминать то, чего не знаю. Может быть и имели место попытки ухаживания за молодыми женщинами со стороны однополчан возможно возникали какие-либо взаимные симпатии. Память о Шуре Калякиной у меня ассоциируются с понятиями «любовь» и «верность». Глубокие взаимные чувства летом 1942-го связали Шуру и КВУ нашего дивизиона старшего лейтенанта Леонида Кащеника. Узнал я об этом впоследствии, так как пришел в дивизион уже после гибели Леонида. А Шура всю свою жизнь оставалась верна постигшему ее глубокому чувству, отвергая попытки ухажеров. Знаю от Наташи, что в послевоенной квартире Шуры в Оренбурге на видном месте висел единственный мужской портрет, сделанный по фронтовой фотографии Леонида.

В первые мирные годы Наташа Денисова, со свойственной ей увлеченностью и энергией, солировала на концертах бригадной самодеятельности. Она лихо исполняла «Валенки», копируя Русланову и вызывая восторг слушателей. Ее тогда стал «опекать» замполит нашей бригады подполковник Белоглазов. А Шура Калякина была моим верным помощником в организации работы бригадной медсанчасти.

Девочек демобилизовали из армии осенью 1945-го, когда начинался переезд дивизии из Румынии в ОдВО. Об их послевоенной судьбе узнал уже при встречах ветеранов дивизии и из переписки.

Наташа в 1948-м вышла замуж за отставника полковника Овечкина, родила дочь и жила с семьей в Евпатории. После смерти мужа вернулась на родину в Оренбург. Работала сначала в медсанчасти при Встреча через сорок лет. городском Главпочтамте, а потом стала заведовать районным почтовым отделением. Шура сразу после демобилизации возвратилась в Оренбург. Получила специальность экономиста и работала в системе Сбербанка. Семьей не обзавелась. Помогала сестре растить и воспитывать племянницу.

Шура и Наташа всегда вместе приезжали из Оренбурга на наши послевоенные встречи.

Александра Петровна Калякина умерла от онкологического заболевания в 1991 году. Наталья Петровна Денисова-Овечкина ушла из жизни в 2006-м году.

Такими остались в моей памяти мои фронтовые медицинские помощники, старшины медицинской службы Шура Калякина и Наташа Овечкина.

Антонина Николаевна Бабич все послевоенные годы активно участвовала в жизни нашей ветеранской общины. В последнее время она возглавляет работу Совета ветеранов города Тульчин Винницкой области.

В начало __↑

АЛЕКСАНДР СЕМЕНОВИЧ СУНГУРОВ.
( WWW.SUNGUROV.RU )

Служили мы в разных бригадах 7-й АДП и познакомился я с Сашей только в середине семидесятых, когда была сформирована Московская группа. На первой нашей встрече в ЦПКиО им. Горького, посвященной Дню Победы, обращал на себя внимание пожилой, высокий сержант в солдатской фронтовой форме, с седыми лихо подкрученными усами и бравой выправкой. Знакомясь, он представился: «Гвардии ефрейтор 213-го ПАП Александр Сунгуров». А когда я его спросил - Почему ефрейтор, погоны то сержантские? - Саша рассмеялся и сказал, что сержанта ему присвоили уже после окончания войны. А на фронте он всегда гордился своим ефрейторским званием.

С первых дней работы Московской группы Саша был одним из самых активных участников жизни нашего ветеранского сообщества. Всегда охотно выполнял поручаемые ему дела – посещал уроки мужества в школах, помогал оформлять стенды боевой славы в школьных музеях, сохранил с военных лет фотоматериалы и предметы личного фронтового быта, которые передал музеям 3-й Гвардейской Армии и Карельского фронта. Импозантная внешность, выделявшая Сашу на фоне остальных однополчан, часто привлекала внимание фото и кино-корреспондентов. Привлекла она и внимание художника Александра Шилова, увидевшего нашего Сунгурова на одной из встреч однополчан в сквере около Большого театра. Я долго об этом ничего не знал. Прошло несколько месяцев, а потом раздался телефонный звонок и Саша сообщил, что хочет передать мне сувенир. Мы согласовали время и место встречи – около Политехнического Музея. И Саша вручил мне несколько плакатов-литографий картины Шилова «Победитель». Сделал дарственные надписи на нескольких экземплярах плаката - для меня, для музея - в 215 СШ и ПТУ №202, где в школьных музеях имелись экспозиции, посвященные нашей дивизии. Такой же плакат он подарил коллективу СЭС Свердловской СЭС, где по моей просьбе принимал участие на торжественных сборах, посвященных Дню Победы.

Неоднократные наши встречи и беседы с Сунгуровым позволили узнать человеческие качества и некоторые особенности его характера. Жизнелюбие, любознательность и общительность позволяли ему обзаводиться знакомствами со многими интересными людьми. Невзирая на свое ефрейторское звание и рядовую должность полкового топовычислителя, бывая по роду службы на наблюдательных пунктах, он познакомился и общался на Никопольском плацдарме с командармом 3-й Гвардейской Армии генералом Лелюшенко, под Запорожьем - с командармом 8-й Гвардейской Армии Чуйковым, а на НП в Кицканах - с командующим артиллерий фронта генералом Неделиным. И даже сохранил подаренную Неделиным фотографию с дарственной надписью от генерал-полковника. Фотографию эту Саша отдал потом в музей боевой славы 7 Александр Семенович Сунгуров. -й АДП.

В своей гражданской послевоенной жизни Саша оставался для собеседников неординарным и интересным человеком. Он ряд лет серьезно увлекался пчеловодством, имел в Подмосковье пасеку и славился среди других пчеловодов знанием тонкостей этого нелегкого промысла. В конце семидесятых его избрали заместителем председателя Московского сообщества пчеловодов. В те годы членом этой добровольной организации был и будущий Московский мэр Юрий Михайлович Лужков.

Еще одним хобби этого жизнелюбивого человека было разведение и воспитание кенаров. Саша был постоянным участником ряда городских выставок, а его поющие кенары неоднократно получали призы и дипломы победителей. Когда я был у Саши дома, в поселке рядом с Рублевской водопроводной станцией, он с гордостью демонстрировал мне свое обширное, веселое и чирикающее птичье хозяйство.

Саша ушел из жизни после тяжелой болезни в сентябре 1988 года. Таким запомнился наш однополчанин, гвардии ефрейтор 213-го ПАП 17-й Пушечной арт. бригады Александр Семенович Сунгуров.

Марк Шварцман.

На страницу Оглавления